Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

– Я надеюсь, с Карлом Томасом вы не повторите прежних ошибок.

Констанца вспыхнула, а Вольфганг поспешно сказал:

– Папа, вам нужно отдохнуть с дороги. Впереди много интересного, и мы хотим доставить вам побольше удовольствий.

Леопольда разбудил стук бильярдных шаров. К его изумлению, сын с большим знанием дела практиковался на бильярде. Какое странное занятие перед самым концертом, удивился Леопольд – Вольфгангу вечером предстояло выступать на первом из шести концертов по подписке, происходивших по пятницам, но сын ответил:

– Я купил бильярд, чтобы не утратить гибкости пальцев. В последнее время приходится писать так много музыки, что от пера пальцы сводит.

– Не верьте ему, – сказала Констанца, – Вольфганг просто любит бильярд, как и танцы. Иногда мне кажется, танцы даже больше, чем музыку. На балах он мне вздохнуть не дает.

Жалуясь, она делалась Леопольду ближе, чем прежде, когда старалась подольститься к нему.

– Вольфганг всегда любил танцевать, с самого детства, – заметил Леопольд.

А Вольфганг, с необычайной ловкостью послав шар в лузу, вернулся к своему столу.

– Ну, хватит, я еще не кончил записывать последнюю часть, а ведь надо и дирижеру иметь партитуру.

– Ты еще не записал рондо и рассчитываешь сыграть его как следует?

– Разумеется. Весь концерт у меня в голове.

– Ты-то ладно, а вот как с оркестром и дирижером? Они же сегодня впервые увидят партитуру.

– Музыканты хорошо читают с листа. И мы не первый день работаем вместе.

– Последнюю часть, – сказала Констанца, – он еще сам не проиграл.

– Я знаю, как она будет звучать, – ответил Вольфганг чуть раздраженно. – Главное, постарайтесь слушать внимательно и не судить предвзято.

Казино Мельгрубе, где должен был состояться концерт, в этот вечер было заполнено до отказа. Это большое трехэтажное здание носило такое название потому, объяснил Вольфганг отцу, что в его подвалах хранилась мука, а использовалось оно для любых целей, лишь бы приносило доход.

– Акустика в нем прекрасная, – заверил он обеспокоенного Папу, – я там и прежде играл, а все билеты на этот концерт на сумму сто пятьдесят гульденов распроданы. Тот же самый список знатных особ, что я присылал вам в прошлом году, правда, чуть покороче. Я перебрался сюда из Траттнер Гофа – хотел ограничить свои вечера совсем узким кругом, и арендная плата здесь не так уж велика. На этих концертах я надеюсь заработать по меньшей мере шестьсот гульденов.

На Папу, как и ожидал Вольфганг, это произвело впечатление.

– Вам не кажется, что из меня получился неплохой делец? – спросил Вольфганг чуть заискивающе.

– Все зависит от того, сколько ты откладываешь. Твоя квартира с затейливыми потолками и огромными окнами, должно быть, стоит уйму денег.

– Всего лишь четыреста восемьдесят гульденов в год.

– Всего лишь! Я никогда в жизни не зарабатывал больше за год службы у Колоредо.

Только он собирался пожурить Вольфганга за расточительность, как сын указал на появившихся в зале Глюка, Сальери и Бонно.

– А Гайдн? – разочарованно спросил Леопольд.

– Не придет. Сегодня его принимают учеником в масонскую ложу Согласия, и он не смог присутствовать на концерте. Вы познакомитесь с ним завтра вечером. И сами, надеюсь, до отъезда домой станете масоном.

– Все может быть. – Отношения их складывались как нельзя лучше, и Леопольд боялся ненароком обидеть сына. К тому же в Мельгрубе стояла атмосфера радостного ожидания, напоминавшая старику, сколь многого он лишился с тех пор, как прекратились его поездки с Вольфгангом.

– Я думаю, этот концерт ре минор многих удивит, – сказал Вольфганг.

Нет, не только удивит, думал Леопольд, слушая суровое, мужественное вступление – такого он прежде в концертах Вольфганга не встречал. Но вот началась тема солиста, и пальцы сына, как всегда, уверенно и легко бегали по клавиатуре, казалось, будто партию свою он исполнял уже не раз. Мощь, чувствовавшаяся в музыке, тревожила и волновала. Что за человек написал такую исполненную драматических столкновений и трагизма музыку? Нет, это не его сын. Леопольд не знал этого человека, и все же страстная мелодия покоряла. От нее некуда было деваться. В искусстве композиции Вольфганг пошел гораздо дальше, чем мог предусмотреть он, его отец.

Но как воспримет это публика? В концерте все так ново и необычно. И откуда, откуда взялись эти скорбные звуки? Неужели его сын столько выстрадал? Или он в свои тридцать лет знал уже то, что обычные люди начинают постигать только к шестидесяти? Даже медленная часть концерта ре минор звучала сурово и трагично, при всей своей красоте и певучести.