Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

Наконец Вольфганг сыграл свой пятый концерт – концерт ля мажор, и Леопольд понял, как далеко ушел его сын. Лучшей музыки Вольфганг еще не сочинял. Концерт отличался необыкновенной приподнятостью чувств и тончайшими нюансами, несвойственными прежде Вольфгангу. С его стороны было глупо беспокоиться за исполнение. Каждая нотка прозвучала отчетливо, каждый пассаж был безупречен.

Никто не заметил трудностей концерта в исполнении Вольфганга – лучшая похвала исполнителю, подумал Леопольд, тогда как Брунетти лишь подчеркивал их, и все же итальянцу аплодировали куда больше, чем Вольфгангу.

А тут еще Колоредо подозвал к себе Брунетти и Вольфганга и приказал первому концертмейстеру повторить вторую часть ля-мажорного концерта – он остался недоволен игрой Вольфганга. В огромном зале стояла полная тишина, пока Брунетти играл Adagio.

Леопольд негодовал в душе, но вот Брунетти кончил играть, и заговорил Колоредо; с невозмутимым лицом Леопольд подошел и встал рядом с сыном, которому было приказано ждать, будто нерадивому ученику.

– Синьор Брунетти, что вы думаете об Adagio? – спросил Колоредо.

– Вы хотите знать мое искреннее и непредубежденное мнение, ваша светлость? – спросил Брунетти, и Леопольд подумал: вот сейчас-то он и солжет.

– Разумеется, синьор Брунетти. Ведь вы наш лучший скрипач.

– Ваша светлость, я играл на скрипке, когда этот юноша еще и на свет не родился.

– Не считаете ли вы темп Adagio слишком медленным?

– Оно слишком надуманное, ваша светлость. Его следует переписать.

– Это не составит труда, ваша светлость, – невозмутимо сказал Леопольд, хотя все в нем клокотало. – Вольфганг будет счастлив написать новую часть.

– Прекрасно. Пусть он сделает ее полегче и покороче.

– Только, ваша светлость, не хотелось бы испортить концерт, – добавил Леопольд.

Колоредо повернулся к Вольфгангу:

– Вы тоже этого боитесь? Вольфганг ответил:

– Я подумаю, ваша светлость.

– Синьор Брунетти, а исполнение, по-вашему, каково? – спросил Колоредо.

Брунетти, уже много лет не живший в Италии, но с каждым лишним годом, проведенным вдали от родины, становившийся все более ярым патриотом, с пафосом воскликнул:

– Passabilimente [9]для Зальцбурга! Для Италии – нет!

– Я считаю, Моцарт, что музыка эта чересчур трудна для вашего сына, – сказал Колоредо.

– Прошу прощения, ваша светлость, на мой взгляд, его исполнение было безупречным.

– Вы не понимаете итальянской манеры.

– Ваша светлость, мы три раза ездили в Италию. И Вольфганга горячо приветствовали повсюду.

– Итальянцы – великодушный народ, – заметил Брунетти, – но они не всегда говорят то, что думают.

– Вы совершенно правы, – подтвердил Вольфганг. Брунетти слегка смутился.

– Вы сказали, что мои концерты превосходны и в то же время, что в них нет ничего необычного.

– Не в этом дело, – нетерпеливо перебил Колоредо.

– А в чем же, ваша светлость? – вежливо спросил Вольфганг.

– Довольно оправданий! – Колоредо говорил с непривычным для него жаром. – Самые лучшие скрипачи и композиторы – это итальянцы. Нет ни одного немца, способного сочинить скрипичную музыку, подобную Вивальди и Тартини, или играть так же хорошо, как Нардини и Брунетти. Да что вы знаете о скрипке! Вам бы следовало поехать в Италию и поучиться там в консерватории.

– И нам можно, не откладывая, поехать в Италию? – тут же спросил Вольфганг.

– Ни в коем случае! Вы нужны здесь! – вспылил Колоредо.

Как только они оказались вдвоем, Вольфганг сказал Леопольду:

– Удивляться, что наш Великий Муфтий [10]не понимает музыки, так же нелепо, как удивляться, что глухой не слышит.

Не успел Леопольд опомниться от восхищения исключительной плодовитостью Вольфганга, создавшего за девять месяцев пять скрипичных концертов, – это обстоятельство немало облегчило боль, причиненную нападками Колоредо, – как Вольфганга уже охватил новый творческий порыв, который поразил Леопольда ничуть не меньше.

Так Вольфганг ответил на пренебрежение Колоредо. Фортепьяно все больше привлекало его, он сочинил для себя клавирный концерт си-бемоль мажор и, довольный результатом, написал для графини Лодрон и двух ее дочерей концерт фа мажор для трех клавиров. Затем, дабы не обидеть графиню Лютцов, он сочинил и для нее концерт до мажор.

По просьбе Хаффнеров он написал серенаду к свадьбе их дочери Елизаветы. Простенькая камерная вещица разрослась в сложное симфоническое произведение в восьми частях, весьма разнообразных по стилю, прославляющих радости супружеской любви.