Ольга Гладышева - Юрий II Всеволодович

— Ты что-то знаешь, а не говоришь, да? Что за беседа у нас — слепого с глухим? Ты не смей так со мною? Открой глаза и реки прямо!

Святослав распахнул густые ресницы, и Юрий Всеволодович отшатнулся. На него смотрели белые, безумные, смеющиеся глаза. Великий князь взял голову брата в руки, с болью ощутив родной запах его мягких волос.

— Ты что? Ты болен? Скажи мне, что происходит между нами? Я не понимаю.

Запекшиеся, в трещинах губы Святослава шевельнулись беззвучно:

— Ничего.

— Но я вижу! — Юрий Всеволодович ловил этот белый бессмысленный взгляд. — Зачем терзаешь меня недомолвками? Что у тебя на душе? Откройся!

— Брат, уйдем отсюда, — невнятно произнес Святослав. — Пойдем в Белоозеро. Перехоронимся там…

— Ты бредишь? — отскочил от него Юрий Всеволодович. — От тебя мне слышать такое? Бросить войска? Я с таким трудом собрал их! Ты приехал, чтобы это сказать?

Белоозеро тогда входило в Ростовскую землю, владения Константина, после — сына его Василька. Случилось так, что Батый обошел Белоозеро стороной, и туда сбежалось множество людей. Править стал внук Константина Глеб Василькович. Середина тринадцатого века стала временем наивысшего расцвета города. Так что совет Святослава отправиться в Белоозеро и тем спастись не лишен был смысла и основания. Но Юрий Всеволодович не мог ведь это предвидеть и потому продолжал бранить брата:

— Ты моложе меня. Откуда эта слабость в тебе? Это малодушие?

— Гюрги! Рязань пала, — хрипло прошептал Святослав.

— Я так и думал, я слышал, я догадывался, — забормотал, борясь с волнением, Юрий Всеволодович. — Но верно ли передают? Надо, чтоб верные вести шли. Надо перепроверить. А то скажут одно, глядишь — совсем другое.

— Гюрги, они взяли ее в пять ден, — прохрипел брат.

— Осада? Всего пять? Святославле, того быть не может! Чтоб они, колченогий сброд, город взяли? — Он почти кричал, как будто пытался переубедить брата, но вдруг в его мыслях прозрачная от всегдашнего поста Евпраксия, дева суздальская, худенький перст воздвигла: и Суздалю погибнуть. — Это ложь! — завопил Юрий Всеволодович. — Переветники пущают, чтоб нас перепугать и ослабить. Не верь им, брат, никому не верь! Мы вместе! Братаничи с нами. Мы — сила. Мы уже готовы!

— А Ярослав где? — прищурив глаз, спросил брат, и рот у него повело набок, в оскал. — Уйдем, Гюрги!

— Нет! — тяжело сказал великий князь. — Замолчь. И не смей про то… Позор и беда. Видно, чаши эти нас не минуют. Уйти — позор. Остаться — беда. Из чего выбирать?

— Уйти — спастись! — Святослав с плеском вытащил ноги из кадушки и, обтерев их, обул меховые чулки. Сидел, как старик, положив руки на колени, и покряхтывал.

Юрий Всеволодович опять подошел к нему.

— Неужто ты в самом деле считаешь меня виновником того, что татары разорили Рязань?

Теперь Святослав смотрел на старшего брата прямо, не мигая, но не было в его взгляде ни дерзости, ни упрека, лишь усталость и обреченность.

— Видел бы ты себя, великий князь, со стороны…

— А что? — заносчиво и растерянно спросил Юрий Всеволодович.

— Посмотри, говорю, на себя. Ведь могутнее тебя вряд ли найти кого-нибудь не только среди князей и бояр, но и среди молодых дружинников. Погляди на свои кулачищи — что копыта жеребца! Ты плечами своими пошевели-ка…

— Ну и что? Знаю, что силен я телесно.

— Да, так… А со стороны ты что мокрая курица. Жалок, нерешителен. А почему? Вина у тебя на шее висит.

Юрий Всеволодович вскинул густые черные брови не столько с гневом, сколько с удивлением. Вина на шее — это, по Русской Правде, поличное, когда судят пойманного татя и вешают ему на шею украденную им вещь.

— Ты, никак, меня еще и в татьбе виноватишь?

— Просто жалко мне тебя.

— Да вроде бы скорее уж ты… курица… опасливая.

— Я про себя все знаю, — тяжело перебил Святослав. — Я войско привел сюда, даже не имея собственной дружины, а вот ты не отозвался, когда рязанские князья взмолились.

В иное время Юрий Всеволодович дал бы волю гневу, грохнул бы кулаком по столешнице и даже бы к простому объяснению не снизошел, но сейчас понимал, что обязан быть сильнее и выдержаннее всех.

— А знаешь ли ты, когда они взмолились?

— Не все ли одно?

— Они допрежь послали гонцов к Михаилу Черниговскому. А ко мне только после того уж, как самонадеянно вышли в поле и были жестоко биты татарами. Не я, а они, князья рязанские, решили в одиночку, особь брань сотворить. Высоко занеслись, да низко упали.

Князь Святослав отвернулся: