Ольга Гладышева - Юрий II Всеволодович

— А Кидекша кроткая! А Покров на Нерли чистоты непорочная, ангельския! Видишь, воевода, когда народом будет исторгнуто нечто великое, например битва большая выиграна, построен Покров на Нерли, написано «Слово о полку Игореве», народ делается уже другим, чем был до этого, он уже испустил доказательства, что предназначения исполняются и все мы не только творители и попечители, но все как бы на одну ступеньку к небу выше ступали… Вот почему в каждой битве к победе стремимся, каждому творению красоты великой радуемся и благоговеем.

— Ешь еще жарову-то, — сказал воевода. — А то младени прибегут, все заграбастают. Вот, мол, девок сюда заманить, чтоб по клюкву пришли. Вот это бой у нас начнется!

— А что, ходят девки к нам в табор?

— А то-о!.. Из окрестных-то сел! Нам стоять, врага высматривать, им — женихов промеж нас выискивать. Вот такая вот клюква, — заключил воевода, выпучивая глазки от острого вкуса ягоды. — А рязанцы у нас, кажись, ничего не просили? Всего два с лишком месяца назад? Иль мне помстилось, великий князь? А ты чего им сказал в ответ на мольбы их о помощи и заступе? Я, вроде того, один брань сотворю. Чего же теперь от других хочешь? Вот и сотвори брань один! Но никто уж не позлорадствует, ибо всем погибель.

— Может, ты в ухо хочешь, воевода? — Великий князь направил на него льдистый, потемневший взор. — Ты пошто каркаешь, подобно вороне к ненастью? Ты мне упрек запускаешь, как гада холодного за пазуху! Иль я с тобой не советовался, бояр не спрашивался? Вы пошто же тогда не обличали меня? Пойдем, мол, князь, рязанцы зовут, навалимся на ворога вместях. А вы прели под шапками, как горшки с кашей, и очи опускали, как невесты засидевшиеся. Скромники какие!

И обещание в ухо и другие обидности, вроде гада холодного, Жирослав Михайлович пропустил мимо как несущественность. Главное, что сам высказал князю напрямки: другим отказавши, себе не проси. Да, не возражали ни бояре, ни он сам, главный воевода: пускай рязанцы опробуют татаров одне, тогда знать будут, как с владимирцами враждовать-величаться, пусть проникнут: чья власть выше, того и помощь больше, — это и будет забота отеческая великокняжеская. А они глазами рыскали на вольности новгородские, вот и получайте по своей воле. Все это мигом пронеслось в сообразительной голове Жирослава Михайловича, и даже облегчение сделалось, что и князя своего уел, и рязанцев припечатал.

Томительны были дни скрытного стояния на Сити, гнев тихими искрами порскал даже среди друзей и сродственников. Знающие ратники сказывали, что худо это, перетомились воины и отвага их скукой исходит. Даже и такие шепоты перешептывали, что великий князь решения принимать не смеет и не умеет, что неверно рязанцам отказал, что напрасно сюда, в бурелом чащобный, полки засадил, что зря сыновей на оборону Коломны, Москвы и Владимира поставил: какие они полководцы? Все гундежники гундосые перетолковывали, все по-своему иначили, их, вишь, разумения не спросили. Но и сам воевода понимал, что слишком долгое стояние опасно, оно дух не приподнимает, а утомляет бездействием, непривычностью жизни, неизвестностью.

— Я напрямки решусь, великий князь, — заговорил наконец воевода. — Вот ты княжишь двадцать четыре года, города ты строил, мордву теснил, не было при тебе усобиц ни во Владимирской, ни в Ростово-Суздальской земле. Сидели там братья твои и племянники, и все были заодин. Сыновья по уделам правили согласно. Церкви, монастыри возводили, мастера — иконники и здатели храмов — были в почете… Но, князь! Теперь перед нами враг, коего ты никогда не видывал. На Калку ты не ходил… А я ходил!

— Я Василько послал, — прервал Юрий Всеволодович. — Ты будто на знаешь ничего!

— Василько дошел до Чернигова, был князем Михаилом принят и на битву спешить перестал.

— Отчего же? — вырвалось у князя.

— А княжну младую увидал, — дерзко усмехнулся воевода. — Ведь был воитель сей пятнадцати годов отрок. А ты его во главе дружины поставил. Там, в Чернигове, его и застало известие, что на Калке все кончено для русичей. И на пире о трупах княжеских узнал. Тут только голова его от любови протрезвела.

— Он правдивец! — воскликнул князь. — А ты лжешь, воевода!

— Зачем же? — усмехнулся Жирослав Михайлович. — Я через три года княжну-то Марию и сопровождал к нему. Тогда и на службу к тебе перешел по собственной охоте. Просто сказываю, как было, и все.

— Зна-аю, почему перешел!

— Что ты такое знаешь-то? Говори! — насторожился воевода.