Борис Дедюхин - Василий I. Книга первая

— Тимур хром на правую ногу, и далеко он, верно, но и то верно, что ходит он быстро.

— Ты не успеешь за ним угнаться? — насмешливо прищурился Василий.

— Где валяется конь, остается шерсть, а мою голову не покинут волосы ума, пока я на службе у великого государя Руси.

Велеречивость Тебриза ничуть не обманывала Василия, который имел более чем достаточно оснований не доверяться слепо закоренелому переветнику. Но и отказываться от его добровольного служения оснований не было. В Сарае еще со времени пребывания там Василия жил его доброхот — пленный мордвин Кавтусь, с которым все эти годы поддерживалась тайная связь. Через него рассчитывал Василий проверить Тебриза, которому дал задания, исполнение которых само по себе мало что давало московскому князю, хотя и могло в будущем пригодиться. Василий еще при жизни отца понял, что доброхоты и соглядатаи, слухачи и самовидцы — это не просто доносчики, но те железные удила, с помощью которых можно держать в повиновении своенравного коня великокняжеского окружения.

Хотя Василий продолжал беспокоиться о том, что не в состоянии безошибочно распознать своих сторонников и согласников, супротивников и переветников, он, однако, уже начал чувствовать себя за пределами неожиданных бед, напастей и собственной неуверенности, мог безбоязненно взяться за любое, даже бы и таящее в себе какой-то риск дело.

Он принял про себя несколько важных решений и уже озабочен тем был, как повыигрышнее о них объявить. И снова — в который уж раз убедился он в многомудрости Федора Андреевича Кошки, который вскоре после посажения Василия на великое княжение сказал с некоторой печалью в голосе, но уверенно: «Каждый правитель начинает с того, что делает все иначе, чем делал его предшественник, — меняет бояр и челядь, заводит новые порядки. И ты, Василий Дмитриевич, не минуешь этого». Василий горячо возразил, сказав, что ничего не будет делать наинак, все только, как отец, и о том лишь заботиться будет, «чтобы свеча не угасла». Кошка тогда усмехнулся — не согласился — и оказался прав.

Василий устранил из великокняжеского окружения и послал наместниками в подвластные земли Свибла с Всеволжским, еще несколько бояр, к которым не испытывал доверия.

Само собой будто бы пришло и решение того, как обойтись с Травой. Без гнева и раздражения уж, а с пугающим спокойствием спросил он его, призвав к себе в покои:

— Не ведаешь ли, Семен Иванович, какой из этих восьми отцовских поясов подложный?

— Не вем.

— Если проговорился ты кому-нибудь…

Трава протестующе замахал руками, поторопился заверить великого князя:

— Вечными муками и вечным спасением клянусь…

— И если впредь…

— Ни на дыбе, ни на расспросе, ни в порубе, полном вострозубых крыс, — с еще большей горячностью и обнадеженностью упредил великого князя Трава, ясно предчувствуя, что может вновь стать простью [84] Прость — прямой, несогнутый; отсюда «простить» — разрешить встать с колен, разогнуться. .

— Не излишне ли борзо ты ответ держишь?

— Сеченый конь догадлив.

— Ладно, Семен Иванович… Как сведаешь, кто владеет тем поясом отцовским, оповестишь меня. И о том, кому ведома сия сугубая тайна. Тоже только меня оповестишь, но не Свибла!

Трава прочувствованно ударился лбом. Василий нимало не сомневался ни в преданности его, ни в догадливости.

А самым неожиданным его решением была замена великокняжеской печати, которой скреплялись грамоты, межгосударственные договоры, послания.

Явившийся по его вызову резчик печатей взялся к следующему же утру изготовить жуковину [85] Драгоценные камни — яхонт, алмаз — крепились на кольцах в гнездах, похожих на лапки жука, возможно, поэтому и сам перстень стал называться жуковиной. Но не менее вероятно, что такое название перстень получил из-за того, что делался не сплошным литым кольцом, а обогнутым вокруг пальца так, что кольца огиба сходились с другой стороны, охватывая перст наподобие лапок жука. А скорее же всего название жуковина печатный перстень ведет еще со времен древних египтян и греков, у которых жук имел символическое значение и изображался на печатках; впоследствии жука не было, на бляшке появились другие изображения, а название осталось. , только знать хотел совершенно точно: не надо ли на этом серебряном с позолотой перстне изменить изображение, как то собирался сделать Дмитрий Иванович?

— А что хотел иметь на жуковине отец? — настороженно и с недоверием даже спросил Василий.