Леонид Федоров - Злой Сатурн

— Да, видать, обознался, — согласился Чибисов. — Ну ладно, мамаша. Бывай здорова. Скажи своим, чтоб с помоями осторожнее, а то штрафану обязательно…

Вернувшись к Дягилеву, Чибисов с ходу спросил:

— Тебе что-нибудь известно про Якова Евсюкова?

— Сейчас справочку наведу.

Он вытащил из железного ящика толстый журнал. Полистал. Ткнул пальцем:

— Вот! Яков Степанович Евсюков. Год рождения — 1928-й. В 1947-м был осужден за вооруженное ограбление. В 1953-м амнистирован. Год проработал в леспромхозе шофером. Уволился и уехал. Настоящее место жительства не известно.

— Теперь все сходится. Вот он — четвертый человек.

— Но они твердили, что были втроем!

— Он ушел до того, как они за стол сели, поэтому его в расчет не брали. Раз с ними не пил, стало быть, и в компании его не было. У пьяниц своя логика.

— А я голову сколько дней ломал! — мрачно буркнул Дягилев.

— В общем, картина ясная. Сейчас напишем сопроводительную, и ты, со всеми материалами и вещественными доказательствами, поедешь в областное управление. Они этого Яшку быстро разыщут. А вот второе письмо. Пойдешь с ним в госпиталь. До каких пор мучиться будешь?

Дягилев растерялся.

— А здесь кто за меня останется?

— Найдем кого-нибудь. До твоего возвращения поработает. Ты вечером еще раз поговори с Евсюковым, а мы все документы подготовим и подбросим тебя до станции.

Чибисов взглянул в окно, и Дягилев увидел, как начальник закусил губу и сдвинул на затылок фуражку.

— Один, два… еще один, сразу трое, — считал он. — Черт возьми, погорели мы с этими приметами.

Дягилев из-за плеча Чибисова посмотрел на улицу: по дороге гурьбой шли лесорубы, все в зеленых ватниках, черных кепках и резиновых сапогах…

От затянувшихся дождей Шаманка помутнела, рванулась из берегов. Севка с трудом разыскал устье маленькой таежной речки и, чуть не пропоров днище полузатопленной елью, повел катер вверх по течению. Пятьдесят километров, если считать по прямой, плыли целый день. Речка петляла по урману так, что путь удлинился чуть не в четыре раза.

До места добрались уже в сумерках. Пришвартовав катер к мосткам, у которых покачивались на привязи две длинные долбленки, Севка с Антонычем сошли на берег.

Привлеченные шумом мотора, к причалу, несмотря на дождь, высыпали все жители затерявшегося в тайге поселка, который и поселком-то назвать было нельзя: четыре избы — в одной помещалась гидрометстанция, остальные служили жильем.

Густой ельник синей подковой окружил избы, небольшие квадраты огородов и площадку с приборами. Лес не смирился с людьми, отнявшими у него этот клочок земли. Он наступал на захватчиков, покрывая вырубку свежими всходами и порослью. Людям надоела эта война, и они в конце концов махнули рукой, позволив крошечным березкам и елям пробраться к самым окнам домов. Только на метеорологической площадке не имел права поселиться ни один лесной житель.

Из-за темноты разгрузку катера оставили до утра. Начальник станции Собянин увел приехавших к себе домой. Все встречавшие потянулись следом. Каждому хотелось перекинуться словом с приезжими, услышать новости.

В поселке жили четыре семьи. Долгое время станция была как проходной двор. Люди здесь не задерживались — не могли привыкнуть к дикой заброшенности, отсутствию маломальских удобств, к тяжелой работе. Те, кто мечтал о длинном рубле или романтике, быстро разочаровывались и перебирались в города или на стройки. А эти вот выдюжили, остались. Полюбили суровый край, завели семьи. Сейчас в каждой избе подрастает два-три сорванца. Такую ораву нужно прокормить, обуть и одеть. Занялись охотой, рыбалкой. Разбили огородики — все подспорье! Продукты: чай, сахар, соль, муку и прочее, что требуется человеку, — раз в год доставляет сюда по договору потребсоюз на барже-самоходке.

Метеостанция хоть и маленькая, а важная. Стоит на самом краю урмана. До следующей триста километров, а между ними болота и мари, летом не пройдешь, не проедешь. Отсюда до самой Оби безлюдье и полная неизвестность. Севка как-то видел планшет этих мест — сплошное белое пятно. Даже речки нанесены пунктиром.

Люди чувствуют себя здесь не простыми наблюдателями, а пограничным нарядом, выставленным на передовой рубеж. Первыми в области встречают ледяное дыхание Таймыра, рвущиеся с Карского моря злые бураны. Восемь раз в сутки шлют в эфир звонкие сигналы морзянки, сообщая о капризах погоды.