Николай Коробков - Скиф

Во времена Геродота Ольвия была обширным и богатым городом, защищенным прекрасными крепостными стенами и богатевшим на хлебной торговле со скифами. Однако уже через 200 лет после этого непрекращающиеся нападения варварских племен обусловливают упадок города, вынужденного защищаться и еще чаще откупаться данью от своих воинственных соседей. Когда-то обширно развитое земледелие падает, город беднеет все больше, и нередко для уплаты дани ему приходится прибегать не только к займам и чрезвычайным налогам, но даже отдавать в заклад государственные, ценности и священные сосуды.

Особенно тяжелые последствия для города дал сдвиг северных племен, в результате которого, наряду со скифами, появились дикие сарматы, воинственные саи и галлы-галаты. К концу III века (до н. э.) Ольвия оказывается уже неспособной к сопротивлению и попадает во власть скифских царей. Однако ей вскоре удается оправиться; она снова становится самостоятельной, но вновь подвергается жестоким нападениям и осадам. Наконец около 50-го года (до н. э.) на нее обрушился Бурбиста — царь гетов — и дотла разорил город.

Постепенно он снова возник на развалинах сожженных юмов, но это было лишь небольшое поселение с несколькими храмами и гимназиями, с маленькими и тесными постройками. Оно занимало только часть старинной городской территории, и население его уже не было чисто греческим: все больше и больше оно смешивалось со скифами и постепённо варваризовалось. Городское самоуправление, однако, Ольвия сумела сохранить почти до конца своего существования, несмотря на то, что уже со II века (до н. э.) она признала над собой протекторат Рима и даже была включена в его Придунайскую провинцию — Нижнюю Мезию.

В конце правления Северов покатилась гигантская волна двинувшихся с севера, по Висле и Бугу, готов. Ольвия сделалась одной из их первых жертв и погибла окончательно.

Два внешне противоположных явления — война и торговля — оказались главными факторами сближения скифской и эллинской культур. Как мы видели на примере Ольвии, последний период существования ее является любопытным образом культурной нивелировки. Здесь высокая когда-то цивилизация дала снижение, восприняв в себя много варварских элементов.

Наоборот, в пределах Скифии греческие влияния дают повышение уровня, и примитивная жизнь кочевников осложняется постепенным усвоением высокой и тонкой греческой культуры. Узкая национальная обособленность варварских племен ставит искусственные границы этому развитию, но, конечно, не может остановить ее. Скифы знакомятся с городской жизнью, воспринимают основы религиозных и философских воззрений, искусство, обычаи и нравы. Как глубоко проникало это влияние в массы скифского населения, сказать трудно. Особенно ярко отражалось оно, конечно, на наиболее близких грекам племенах и в кругах экономически лучше обеспеченных. Но что эти заимствования были значительны, мы знаем от Геродота, который даже называет скифское племя каллипидов «эллинами-скифами».

Соприкосновение двух различных народов должно было породить также образование нового этнического смешанного типа, чему в значительной степени содействовали не только систематические браки, но и широко распространенный институт рабства. Множество пленных эллинов перебрасывалось в глубину скифских степей, а скифов — в греческие города.

Благодаря беспрерывным войнам количество людей, лишенных права на личную жизнь и свободу, непомерно увеличивалось. Всякого человека, попавшего в плен, могли и даже должны были убить; если же ему оставляли жизнь, то она уже больше не принадлежала ему. Победитель приобретал на нее полное и неотъемлемое право, и пленник, когда-то свободный человек, обращался в «тело», жившее исключительно благодаря воле и произволению победителя. Этот господин мог переуступить свои права на раба какому угодно другому лицу; отсюда — торговля рабами и рабовладение, понимавшееся древними не только как факт, но и как неоспоримо законный и естественный институт.

Кажется, эта правовая точка зрения разделялась не только господами. Ее принимали и сами рабы. Однако не присущее человеку признание себя за вещь не меньше, чем часто невыносимо тяжелое существование и жестокость господ, заставляли рабов убегать от своих владельцев или поднимать бунты, в большинстве случаев кончавшиеся крушением и жестокими репрессиями, падавшими на головы восставших.

На протяжении древней истории мы знаем немало таких выступлений, то незначительных и неудачных, то обширных и принимавших размеры, угрожавшие государственному строю страны, где они возникли. Это естественно, и едва ли будет ошибкой утверждать, что бунты рабов неизбежно бывали там, где существовало рабство.