Ольга Гладышева - Крест. Иван II Красный. Том 2

Алексий поёжился на ветру, который начал дуть как из трубы, чуть только судно свернуло в Босфорский пролив. Слева тянулись скалистые берега Галатского мыса, еле видим стал старый город на другом берегу Золотого Рога, бывший Византий. Уже совсем растворились в голубой дымке очертания стоящих на холмах Акрополя и императорского замка Влахерны. Бросив на них прощальный взгляд, Алексий спустился в отведённую ему в носовой части судна каморку.

Город, что и говорить, царственно величествен, не зря русские издавна величают его Царьградом. Храм Святой Софии царит над всем городом, как корабль над волнами моря, а внутри его такое пиршество света, красоты, одухотворённости, что легко было поверить послам князя Владимира [31] ...послам князя Владимира... — Владимир I Красное Солнышко (? — 1015), князь новгородский и киевский, младший сын Святослава. В 988 — 989 гг. ввёл на Руси в качестве государственной религии христианство. Покорил вятичей, родимичей и ятвягов, боролся с печенегами. Разделил государство между сыновьями. , которые почувствовали себя здесь на небесах.

Первые дни Алексий посвятил посещению святынь. Прикладывался к Животворящему Кресту Христа и к Покрову Богородицы, поклонялся мощам сорока мучеников и Иоанна Златоуста, отстаивал часы в разных чтимых обителях и церквах. Святыням в городе несть числа. Однажды, остановившись в молитвенной позе у стола, на котором сидел Иисус во время беседы с самаритянкою. Алексий вдруг остро осознал, что святыней является весь город целиком. От него болгары, сербы, русские, румыны, армяне, грузины не только восприняли христианскую веру, но и переняли в своём внутреннем устройстве жизни его законы, обычаи, образцы. Царьград отстоял и продолжает отстаивать чистоту православия, отбивая наскоки иудаизма и магометанства, которые пытаются ставить под сомнение основные догматы о божественном сыновстве Иисуса Христа и о Богородице. Воистину священный город, светоч веры! Алексий пребывал в том счастливом состоянии духа, которое посещает свято верующего христианина, отдавшегося всей душой молению и получившего в награду Божью благодать. Ему казалось, что так будет каждодневно и всегда, покуда он здесь.

Первое разочарование постигло его в патриаршем дворце, куда пришёл он с бывалыми уже, знающими многие здешние порядки боярами Артемием Коробьиным и Михайлой Щербатым.

— К хартофилаксу пойдём сперва, — сказал Коробьин. — Он по-славянски разумеет, болгарин родом.

— Правая рука патриарха, печатник и письмовод, — подтвердил Щербатый.

Бояре были уверены, что он их не только сразу узнает, но и обрадуется, вспомнив о том серебре, которое получил вместе с прошением владыки Феогноста и великого князя Семёна Ивановича. Но тот, видно, в самом деле понимал себя правой рукой патриарха, держался надменно и неприступно. Он даже не понял, из какой такой Москвы приволоклись к нему эти люди, а когда Артемий с Михайлой начали, перебивая друг друга, растолковывать ему про свой прошлый приезд, недовольно морщился, словно у него заболели зубы, спросил хмуро:

— У протонотария были? У помощника моего?

— Мы прямо к тебе, отец святой, потому как помним... С нами владыка Алексий вот...

Алексий положил на косо укреплённую столешницу патриарший пергамент с приглашением прибыть в Константинополь для поставления в митрополиты. Не взглянув на харатию, хартофилакс отошёл к окну и отпахнул раму. Ворвавшийся ветер зашелестел листами на столешнице, Артемий выхватил из калиты золотой наперсный крест и прижал им пергамент Алексия. Хартофилакс сделал вид, что не заметил ничего, предложил:

— Пройдём в сад. Душно. Перед грозой нешто.

— Не иначе, — охотно подтвердил Михайла.

Прошли через две цветным мрамором выложенные палаты в замкнутый металлической оградой квадратный двор. Белые известняковые плиты его поистёрлись и потрескались, через многочисленные расщелины пробивались бустылья травы, какая растёт и в Москве на залежах и пустырях, а в дальнем конце тенистые разлапистые деревья держали на ветках душистые цветы-султанчики.

— Абы наши ландыши, только на дереве, — сказал Артемий.

— Бесстыдница, — обронил хартофилакс.

— Как, как?

— Дерево круглый год цветёт, но через три на четвёртый сбрасывает листву, раздевается. Вот и бесстыдница поэтому.

— А-а, разнагишается, стало быть? Понятно. — Артемий всячески понуждал важного чиновника к задушевной беседе. Тот шёл потупясь, видно решая про себя, как обойтись с просителями.