Ольга Гладышева - Крест. Иван II Красный. Том 2

— Так что же? — Всем видом Василий Васильевич показывал распорядительность и готовность выполнить любые княжеские указания.

— Собирай поболе серебра да мчись выкупать Михайлу.

— Но ты же в Орду к хану за ярлыком собираешься! И я с тобой.

— Нет такой нужды в тебе. — Голос князя был ровен и холоден.

— А Москва? — продолжал суетиться Вельяминов. — Кто её боронить будет без меня?

Князь опять усмехнулся странно и спокойно.

— Мало ли у нас великих бояр и воевод? Ты собирайся-ка без речей и обсуждений. За тебя уже подумано и решено.

Будто кто слил румянец со щёк тысяцкого. Он поклонился послушно, слегка испуганно, слегка приниженно, не как бывало, размашисто. Понятлив Вельяминов — не отымешь.

Иван слишком хорошо сознавал, что его отказ немедленно идти воевать Лопасню вызовет нарекания. Станут говорить, что он малодушничает, что Семён Иванович спуску бы не дал надменному рязанскому юнцу, ославят по-всякому. Ну, хорошо, допустим, отобьём Лопасню, накажем Олега свирепого, а в ели кое-то княжение не потеряю ли? Не скажет ли хан: зачем мне такой улусник, который, и ярлыка не получив, уже самоуправствует?.. Собираясь в Сарай, Иван сознавал шаткость своего положения и нешуточность угроз со стороны Великого Новгорода и Новгорода Нижнего. Как-то уж очень быстро и дружно объединились они против Москвы. Уже и посол тайный отправлен в Орду с просьбой отдать великое княжение Константину Васильевичу Суздальско-Новгородскому.

Было тут над чем задуматься. Отчего эти шильники и ухорезы, как их Семён называл, так резко переметнулись, чем Москва им не угодила? От немцев, от свеев, от литовцев их обороняли, по первому зову шли на помощь. Да, суров был с ними в последние годы Семён, и отец их не баловал. Вот и захотели они теперь, чтоб, вместо сильной Москвы, великим княжением владел кто-нибудь послабее, кто не смог бы их в узде держать. Иначе Константин Васильевич сам-то и не заикнулся бы о ярлыке — куда ему с пустой мошной! А с новгородским серебром обнадёжился, забыв, что уж не юноша он, а старик семидесятилетний, поскакал верхами в Сарай через мордовские степи, хотя Нижний стоит на Волге и водный путь легче, безопаснее.

Ещё не став великим князем, Иван Иванович столкнулся с открытой враждой сразу и новгородцев, и рязанцев, и суздальцев. Как ни горько, пришлось признаться самому себе: потому они даже и не таят недоброжелательства, что не верят в его возможность наследовать великое княжение.

Обладание властью не столько влекло, сколько пугало. Власть даётся избранным, ибо она от Бога. А значит, должно быть достойным её, чтобы зажжённая отцом и пронесённая братом свеча не загасла, чтобы не изгибла отчина и дедина земля. И значит, надобно правильно воспользоваться властью, не выронить её из рук. Для этого — всё употребить... Ничем не гнушаться, как не гнушались отец и брат...

Так не раз размышлял Иван Иванович, пока проделывал привычный путь Москвой-рекой до Оки, а затем по Волге до Ахтубы.

На русском подворье в Сарае встретилось много знакомых: и тех, которые постоянно жили здесь, и приезжих. На обедню все собирались в церкви, службу вёл сам епископ сарайский Афанасий. Новгородский посол, боярин Семён Судоков, будто бы не узнал Ивана Ивановича, когда встретились на паперети, прошмыгнул мимо. Видно, стыд берёт, но это ещё можно понять. Но как понять Костю Ростовского, шурина? Удивительно, он-то здесь зачем?

— Как там Маша? — спросил Иван Иванович про сестру, когда вместе вышли после службы из церкви. — Как племяши мои?

Константин Васильевич отвёл блудливый взгляд, промямлил что-то невнятное, понимая хорошо, что не Маша и её дети заботят приехавшего за ярлыком московского князя. Иван Иванович проследил за его взглядом, узнал со спины высокую, не по-стариковски прямую стать суздальско-нижегородского князя и всё понял: родственник переметнулся к сопернику.

— Боишься, как бы он тебя в сговоре со мной не заподозрил? — насмешливо спросил Иван Иванович и, не дожидаясь ответа, пошёл прочь.

Они втроём — два Константина Васильевича и Судоков — вместе держались в ханском дворце. Много серебра, рухляди и других даров поднесли они ордынским вельможам и самого хана, надо думать, удоволили. Однако не было в их глазах победительной уверенности, а когда Джанибек пригласил московского князя сесть на бархатные подушки рядом с собой, дружаны и вовсе сникли: сидеть на одном ковре у татар — знак особого расположения.