Ольга Гладышева - Крест. Иван II Красный. Том 2

— Прочь! — Иван оттолкнул тщедушного монаха плечом, вышел. — Кто ты есть, окаянный, чтоб князей обличать? — крикнул в ярости с лестницы.

Сказывали, брат занедужил внезапно. Сначала ознобило его, потом озноило, жаром попаляем был и ломотою. Сердце билось боем сильнейшим. Дрожмя дрожал князь под одеялом горностаевым, и в то же время огнь обжигал ему все члены. И мокротою с примесью крови всю веверицу белую [23] ...веверицу белую... — Веверица — одеяло. опачкал и песцовое покрывало тож. Лекари ждали, что в одни сутки погибнет, но князь не умер. На другой день вспухли у него железы в паху, под мышками и на шее. Набухание шло быстрое, с чёрными синяками, которые сливались в сплошные пятна на брюшине. Семён стал вялым, сонным, язык у него был как бы прикушен или приморожен, речь невнятна, как у пьяного. Входить к нему никто не хотел, но пришлось, потому что на третьи сутки князь сделался буен, норовил встать, порывался уйти куда-то, простирал руки и вскрикивал, требовал подать коня, принести ему детей для благословения и прислать дьяка для составления завещания. Дьяка Кострому на всякий случай привели. Может, великий князь надумает чего новое вписать в духовную грамоту. Кострома попрощался со всеми поясными поклонами, полагая, что идёт на верную погибель, и, прижимая к груди писальную доску, а в дрожащих перстах держа склянку с киноварью, скрылся за дверью. Иван решительно вошёл следом. Его не успели удержать.

Брат не узнал его. Обратив к нему тусклые запавшие глаза, погрозил пальцем. Кажется, хотел что-то сказать, но язык не слушался. Вырвалось только неразборчивое: ма-ма-ма... Он лежал наг, откинув одеяло и разбросав ноги. Железы выщелкнулись багровыми пупками, окружёнными серым омертвелым крошевом, посередине — рдеющая пухлота, наполненная мутным гноем. В иных местах кожа лопнула, и оттуда течмя шёл нежид. Дух в палате стоял тяжкий. Окна были затворены. Мокрые сбившиеся простыни из-под брата не убирались. Окаменев от ужаса и боли, Иван смотрел на него. Трудно было поверить, что это тело ещё жило. Иван подошёл и, преодолевая отвращение, забыв об опасности, положил брату руку на грудь. Сердце толкалось еле-еле. Дьяк сидел в отдалении на скамье с подушкою, засунув руки в рукава, колени у него тряслись так, что пятки постукивали об пол.

— Лекаря! — железным сдавленным голосом приказал Иван.

Кострома метнулся к двери и тут же вернулся:

— Не идёт!

— Убью! — рявкнул Иван, слыша, как жилы верёвками напряглись на шее.

Дьяк просунул голову за дверь, слышна была испуганная перебранка. Дверь приотворилась, показался лекарь, не переступая порога, сказал:

— Отойди, князь. Твоё и моё присутствие бесполезно.

Слёзы ярости и бессилия брызнули у Ивана.

— У него сердце мрёт. Я его не ущупываю.

Лекарь оглянулся, приказал слугам:

— Мёд несите, самый крепкий, стоялый.

Бестолковая суета и топотанье показалось Ивану вечностью. Наконец принесли чашу прозрачного цежёного мёду.

— Лей ему лжицей в рот! — распорядился лекарь из-за порога. — Это сердцу поможет.

Но напрасно тыкал Иван полной лжицей в разверстые, развороченные уста брата. Они уже ничего не принимали. Сукровица шла из губ, склеивая бороду и усы, а из ноздрей — кровь живая.

— Давно это? — показал Иван.

— Всю ночь течмя идёт. Уйди, князь. Он кончается.

Закрыв лицо руками, Иван выбежал из опочивальни.

Навстречу ему с выражением бесстрастия двигался Алексий в стихаре, брызгая с кропила святою водой. Скорый в заступлении Христе, скорое покажи посещение страждущему рабу Твоему и избави от недуг и горьких болезней, — доносилось из молельной пение тропаря [24] ...пение тропаря... — Тропарь (от греч. troparion) — молитвенные стихи и песнопения Православной Церкви в честь какого-либо праздника или святого. .

— Напрасно, напрасно, напрасно! — повторял Иван с каждым разом всё громче.

Алексий молча взглянул на него, плеснул в лицо мягкой тяжестью воды и прошёл дальше.

Через два дня после сороковин по Семёну умер от чумы брат Андрей.

Все князья рысью, как и встарь, кинулись в Орду.

— Ты великий князь! — Шура с любовью глядела ему в лицо.

Он помотал головою:

— Нет.

— Да. Ты великий князь. Не чудо ли?

— Диво другое — что мы живы остались.

— Помнишь, ты говорил в Рузе о судьбе?

— Ничего не помню.

— Ты говорил, она нас полюбила.

— Не помню.

— А я великая княгиня! Наш Митя — наследник престола. Какое же счастье!