Ольга Гладышева - Крест. Иван II Красный. Том 2

— Но скажи-ка, сын, когда началась твоя нелюбовь с супругою, с княгиней великой Евпраксией?

— В Сёмин день, батюшка.

— Из-за чего это ты так точно запомнил?

— Так в этот день и свадьба наша была.

— Мда-а-а... — только-то и смог вымолвить озадаченный игумен.

— Она не жена мне, а посестрия. Она уж в монастыре, она, стало быть, умерла не только для меня, но и для мира, — торопился Семён Иванович. — А Марья тверская согласная.

— Откуда ведаешь?

— Так ведь мы соседи ближние.

— А коли так, значит, помнишь ты и про отца её, и про брата?

— И про деда Михаила тоже. А что? Вот толику вины нашей семейной — если только была она! — я и возьму на себя, возведя Марью в великие княгини всея Руси.

— А что люди подумают?

— А мне всё равно, что подумают. Коли породнились столь долго враждовавшие московский и тверской дома, значит, и всем иным след об родстве с Москвой задуматься. Почему бы и так не истолковать?

— Нынче едет в Константинополь к императору и патриарху архимандрит рождественский с нашим настоянием, о коем ты хорошо ведаешь, — закрыть галицкую митрополию, — осторожно проронил Стефан как бы невзначай.

— Да, это мы с владыкой Феогностом давно уже обмыслили. Нельзя допустить церковного деления Руси, паства должна быть в одной митрополии. Думаю, патриарх внемлет нашей просьбе, а вот как насчёт моего бракосочетания, не знай...

— Может, смилуется? — так же бесстрастно предположил игумен.

— Да ну-у! Отчего так веруешь?

— Раз он дозволил третий брак императору Константину Девятому, как может запретить это великому князю Руси?

— Батюшка Стефан, спаситель мой! — Семён Иванович готов был обнять игумена, но позволил себе только приложиться к руке духовника.

Они вышли из монастыря, остановились у ожидавших их слуг с осёдланными конями. И тут только вспомнил Иван, с чего сегодня начался у него с братом разговор.

— Послушай, Сёма, а ты ведь так и не ответил мне. Про Новгород-то? Так и утаил от меня правду. Отчего ты отозвал меня, отчего не дал завершить поход на Орешек?

— Сам рази не понимаешь? И Ольгерд грозит, и ордынские заботы досаждают. — Семён начал говорить по обыкновению с небрежностью, но вдруг оборвал речь, остановился и внимательно посмотрел брату в глаза. Опять подумал, что Иван уж и не молокосос, и не рохля, каким он привык его считать. — Ты вспомнил отца... Сказал, что он относился к новгородцам с истиной и честью... Но того ты не знаешь, что отец очень строг был с ними, не попустительствовал. Новгородцы — это ведь сплошь шильники и ухорезы; чтобы заставить их покориться, надо им всё время рвать уздой губу, иначе распрягутся. Пусть теперь подумают, как морду от Москвы воротить! Понял ли ты меня?

Иван молча кивнул Да, он понял главное: Семён наследовал от отца неистребимое рвение в делах княжеских и хитрость. Да и счастливая звезда тоже, кажется, перешла к Семёну от отца. Но каков игумен-то? Что люди, говорит, подумают? Это его беспокоит. А что Бог подумает?.. Семёну всё равно, что подумают люди, если он женится на Марье тверской. А если бы Евпраксия сама убежала от него, ему зазорно. Как бы я, говорит, выглядел? Кто же ты получаешься, брат мой гордый?

На следующий же день в Тверь выехали за новой невестой для великого князя тысяцкий Алексей Петрович Хвост и старший боярин Андрей Иванович Кобыла. Хвост — второе лицо в княжестве, к тому же доверенное лицо Семёна Ивановича, исполнявшее тонкие поручения, а Андрея Кобылу хорошо знали и любили в Твери, был он обходителен и радушен. Обоим предстоит ещё немало сделать на пользу отечеству, оба станут родоначальниками множества славных княжеских и боярских фамилий, а далёкий потомок Кобылы — царь Михаил Фёдорович [15] ...царь Михаил Фёдорович... — Михаил Фёдорович (1596 — 1645) — первый русский царь из рода Романовых, сын патриарха Филарета. Был избран на царство Земским собором. — положит начало царскому дому Романовых.

Что они исполнят поручение как полагается, Семён Иванович не мог сомневаться. Однако беспокойство не покидало его. Наконец, не выдержав, он среди ночи разбудил Ивана:

— Надумал ехать в Тверь сам. Айда и ты со мной, будешь мне в отца место — наречённым отцом моим будешь, там обручение проведём, а может, и венчание зараз. Думаю, великий князь Всеволод на нашей с тобой стороне будет.

Ивану ничего не оставалось, как согласиться.

Архимандрит рождественский ещё только-только отбыл в Константинополь, а в Москве уж общий говор пошёл, что патриарх разрешил Симеону Гордому третий брак. Хоть и говорится, что слухи ветер носит, однако же не он навеял в Москву столь важную весть. И что в Твери обручение и венчание уже свершилось — не с ветром залетело, сообщали об этом нарочито гласно невесть откуда объявившиеся самовидцы. А ещё и такие толки можно было слышать: дескать, удалось Симеону Гордому обмануть и закон и совесть, что ни человеческому, ни Божьему суду он неподвластен. Была это, надо думать, злохитренная намолочка, все передавшие её говорили шепотком да с оглядкой, сомнения высказывали и скорбь на лица напускали.