Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

Когда очнулся, перед ним сияло виденное в счастливых снах лицо, смеющееся лукаво:

— Пусти, свет мой. Измял!

Он пришел в себя.

— Мы согрешили?

Анастасия смеялась шаловливо:

— Мы целовались! Экий ты забавник! Согрешить в пустой холодной боковушке, где даже лавки нет? Ты потешник? — Вдруг княжна соединила брови, напрягла лик: — Мы не можем согрешить: не венчаны еще, даже не обручены! Когда станешь мужем, это не будет грех. Мы сотворим наследника!

— Нет сил разлучаться! — сказал Юрий. — Не насытится око зрения, а сердце желания!

— Наберись сил, — погладила его лицо Анастасия. — Терпели же десять лет! А десять дней не потерпим?

Дверь скрипнула. Раздался шепот:

— Отпирова-а-а-али!

Уста княжны трепетно коснулись его щеки:

— Ступай с Богом!

Князь, шатаясь, вышел в переход. Васса подала свечу.

Пошел на шум, согретый мыслью, что воля государя-брата выполнена: смоленский Юрий, словно пардус, прыгнет на Витовта, возвращая свою княжескую жизнь.

Но еще более, верней сказать, не согревала, а горела внутри костром в молодом князе мысль: жизнь собственная накатывается на него всепоглощающей волной. Не жизнь в смысле имущества, скопленья средств, богатства, а подлинная, в смысле существа, земного бытия, всей чувствуемой яви. Не испытанная прежняя, а новая, неведомая, вымечтанная и, наконец, явившаяся. Вот она, эта жизнь, почти что началась!

В такую ночь сон был целебен.

Насмотришься, воспрянешь и не скажешь, что приснилось.

Вот он, этот час, настал! Солнцем озаряет собор паникадило. Созвездия свечей, мерцание лампад уподобляют церковь небу. Юрий посреди, как в центре мироздания. Но не боязно: отныне он не одинок. Рядом девственно чистым облаком — зримая часть его души. Это воспринимается как чудо. Теперь живи надеждой, гори желанием сберечь, не дай Бог не потерять столь дорого приобретенное сокровище. Жил ли он прежде? Нет, не жил. Знал ли мужество, силу, доброту, ум, — всю меру внутреннего своего богатства? Нет, не знал.

Кто же она? Каким волшебством явлена? Что за могущественная неземная власть воплотилась в ней? Не иначе послана свыше — бесценный небесный дар! Бог вручает сей дар — через венчающего иеромонаха Феодора, игумена Симонова монастыря, племянника чудесного старца Сергия.

Над головами врачующихся — венцы. Как просветил перед таинством духовник, венцы полагаются в знамение, что непобежденные страстью до брака таковыми и приступают к общему ложу. Они — победители похоти. Юрий держит голову гордо: высшее наслаждение чувствовать себя победителем. Десять пылких молодых лет восходил на эту вершину. Взойдя, хочется как можно дольше пребывать на ней. Пусть бесконечно длится сладостное венчание.

А соприкасающиеся руки, мужественная и нежная, уже обмениваются кольцами. Блистающий ризой иеромонах произносит:

— Венчай я во плоть едину, даруй им плод чрева, благочадия восприятие!

Хор поет псалом: «Блажени еси боящиеся Господа!»

Может быть, она — дух, а он плоть? Уста, робко соприкасаясь, разрушают затейливое воображение. Он до сумасбродства счастлив ее близостью. А она? За сомкнутыми веками спрятаны глаза, не прочитать их. Лишь на миг под приподнятой фатой мелькнуло ангельское лицо. Оно невозмутимо. А как же давешнее, жаркое: «Я десять лет тебя ждала?» Князь подумал: в его княгине неизмеримо больше выдержки, чем в нем. Она вполне окажет свои чувства, когда исчезнет для обоих все на свете, кроме них самих.

Пригублено вино из общей чаши. Пройдена рядом символическая жизнь вкруг аналоя под пение «Исайе, ликуй». Вот ужо отец Феодор возглашает:

— Слава Тебе, Христе Боже наш, слава Тебе!

Юрий дивится: за быстротечные минуты таинства он стал совсем другим. Отныне ни дышать, ни действовать, просто существовать не сможет без тонкого, животворящего тепла, которое исходит от неведомой и вдруг навеки посвященной ему женщины. Муж сжал влажные пальцы жены. Анастасия подавила легкий стон. Лишь, оказавшись в карете, откинула фату-помеху, припала к Юрьевым устам, как к роднику. Потом, словно оправдываясь, вымолвила:

— Не видались с той самой ночи, как тогда, в Коломне!

Князь признался:

— Десять дней мучительней десяти лет!

А ведь пролетели как один день. В Москве государь-братец пышно принял Юрия Смоленского. Поместил в пустом боярском доме на Спасской улице близ Вознесенского монастыря: там всё было приготовлено со старанием. Затем пошли переговоры с глазу на глаз. В них брата государь не посвещал, но сказал, не отлагая данных обещаний, что сватовство его принято благосклонно. Венчание произойдет на Фоминой неделе [61] Фомина неделя — первая после Святой, с Фомина понедельника. . Брачная каша состоится в златоверхом тереме. Это было отлично, но вот суженой своей жених за эти дни не лицезрел. Пиры были мужские. Предбрачные переговоры велись с будущим тестем. Два одноименца подружились, будто пуд соли съели вместе. Дело слаживалось, хоть и впопыхах, но от души.