Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

Когда занедужила дорогая супруга, Юрий Дмитрич послал верного человека на Белоозеро. Написал записку, где напомнил о давней встрече, поведал о несчастье с княгиней, просил благословения посетить дальнюю лесную обитель. Ответа не было: посланный до сих пор не вернулся.

Князь вздрогнул, ибо, сидя, задремал. Анастасия крепко спала. Показалось, лик ее преобразился, порозовел, словно каким-то чудом вновь преисполнился жизненных соков. Юрий Дмитрич слышал шаги в переходе, за дверью. Они приближались: шли двое. Дверь осторожно отворилась. На пороге стояла Васса с белым свитком в руке.

— Яропко прибыл, — прошептала она.

Князь на цыпочках выскочил из покоя. Пред ним под низкими сводами оттаивал (капля за каплей — на пол) заиндевелый, заледенелый гонец: тот самый, что был послан на Белоозеро. Князь начал быстро спрашивать:

— Говорил с игуменом?

— Не говаривал.

— Лицезрел преподобного?

— Не сподобился.

— Как передал-получил послание?

— Монах взял, монах дал.

— Спаси Бог! Отдыхай с пути.

Отпустив Яропку, князь взял у Вассы свиток, спешно ушел к себе. Стоя, дрожащими руками развернул, стал читать, приближась к оконцу. Темно было, глаза буравили буквы:

«Ты, государь, приобретаешь себе великую пользу душевную смирением своим, посылая ко мне грешному, нищему, недостойному, страстному и чуждому всякой добродетели, с просьбой о молитве. Я, грешный, с братиею своею рад, сколько силы будет, молить Бога о тебе и княгине твоей. Да будь и сам внимателен к себе. Храни святые заповеди, уклоняясь от путей, ведущих к погибели. Слышал, есть у тебя великое несогласие со сродником: ты выставляешь свою правду, а он свою. Осмотрись, государь. Если он прав в чем-либо, уступи смиренно. Если в чем правда на твоей стороне, стой за правду. Никакая власть не может избавить нас от нелицемерного суда Божия».

Князь в раздумье оторвался от свитка. Заглянул в себя: ничего, кроме страданий по милой Настасьюшке. Дальше стал читать:

«Государь! Пишешь, что хочешь ехать ко мне? Знаю, по грехам моим выйдет из этого искушение. Извещаю тебя наперед: нельзя тебе видеть нас. Не то оставлю монастырь и уйду, куда Бог наставит. Вы думаете, что я тут добрый, святой человек. Нет! Истинно я всех грешнее и окаяннее и исполнен срама. Не удивляйся сему, князь Юрий. Слышу, что ты сам читаешь и знаешь Священное Писание и понимаешь, какой вред происходит от человеческой похвалы, особенно для нас слабых. Был у нас брат твой, князь Андрей. Но здесь его отчина и нам нельзя не отдать поклона своему государю. А твоей отчины здесь нет. Если поедешь, все станут говорить: для Кирилла поехал князь!»

Юрий Дмитрич дочитал свиток, перекрестился и поцеловал написанное. Святой человек, а жесткий: не допускает до своих очей! Хотя грела надежда отвезти Настюшку под его целительное благословение. Что ж, надо набраться смирения у того же Кирилла и не роптать.

Князь свернул лист, прислушался. Голоса во дворе. Топот в подклете, скрип лестницы на хозяйский верх. Терем привык к тишине, ради покоя болящей, а тут…

Раздосадованный хозяин шагнул за порог и увидел Бориса Галицкого. Вот радость! А как же он покинул на произвол судьбы княжеских сыновей? За тихого младшего родитель не волновался бы, да Дмитрий Красный здесь, в Звенигороде. А вот Василий и Дмитрий Шемяка, истые сорви-головы, того и гляди оступятся без пригляду.

Борис понял господскую мысль и с низким поклоном молвил:

— Здрав буди, княже! За добрых молодцев не волнуйся. Старший, хотя дома не читает, не пишет, да у Ивана Дмитрича Всеволожа занятий не пропускает. Средний же не пропускает церковных служб, где присутствует Софья Заозерская.

Господин обнял верного слугу, но не скрыл беспокойства:

— Рад тебе, друже, выше всех мер! Да, думаю, не вышло бы глупостей между Васькой и этой Всеволожей? Княжич боярышне не чета!

Галицкий рассмеялся:

— Какие с отроковицей глупости? Туманные надежды, и только.

— А надежды есть?

Боярин развел руками:

— Сам говоришь, княжич боярышне не чета.

— Это я говорю, — смутился князь. — Анастасиюшка же не прочь породниться с Иваном Дмитричем. Что за прихоть? — Он не стал продолжать, подтолкнул потомка галицких княжат в руки готовой к услугам челяди.

Зимнему путнику предстояла жаркая баня, а уж после — застолье да беседы душевные.

Боярин, уходя, успел спросить о здоровье княгини. Юрий Дмитрич ответил уклончиво:

— Ей неможется.

Не было желания распространяться о своем горе. Пред кем угодно, только не пред Борисом плакаться. Сколько лет, как тот потерял свою жену Дарью, а до сей поры тужит: не прибавлять же скорби вдовцу. В нем чужое ненастье всколыхнет собственную бурю.