Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

— Оставь меня, Гюргибек. Здесь помру.

— Нет! Велю помереть в тепле! Или я не князь? Слышишь мой наказ? Живи, пока не исполнишь!

Взвился снежный вихрь, мчался к городу четверик. Юрий выбрался на середину пути, размахивая руками. Станет или раздавит? Четверик стал.

— Ты что, песья смерть? — завопил возница. — Задерживать гонца? Я т-т-тебе!

Юрий, насколько мог, громко произнес:

— Пред тобой государев брат, князь московский!

Возница взмахнул нагайкой, но руку опустить не успел.

Из кареты выпрыгнул седок в лисьей шубе, бросился к несчастному:

— Юрий Дмитрич! На руках бы снес, да сил недостанет.

— Елисей… Лисица… — едва шевелил губами князь. — Помоги оружничему. Я сам доберусь.

Красные уголья обогревали карету. Тепло сморило, отняло дар речи. Голова, прежде чем окунуться в сон, разделилась надвое. Одна половина хотела расспросить о Москве, догадываясь, что Елисей Лисица послан дядюшкой в Кострому, к государю, но едет почему-то во Владимир. Другая, безразличная к настоящему, все еще жила прошлым. Уж слишком тяжелым оказался для князя этот месяц.

На второй день пути пошел снег. Следом за ним — мороз. Зима не пришла, как гостья, а ворвалась, как тать. Старики сулили суровую, да вряд ли предполагали столь страшную. В лесных просеках, хоть и движешься по колено в сугробе, не собьешься с пути. А чуть выйдешь на открытое место, ветер сносит тебя, как река течением, и — прощай дорога! Ордынцы исчезли еще в пределах Рязанского княжества. Что толку, если Братоша за несколько верст углядит опасного человека. В такую непогодь тати не ждут в кустах слабых путников, а спят на печи. Что толку, если Братоша издалека уловит дым на стоянке или пар кипящего котла? Некому отдыхать в пути, заниматься варевом, — дороги пусты. Что толку, если Братоша за двадцать верст почует приближенье врага, дабы успеть натянуть свой широкий лук и поразить противника за триста шагов? Сколько ни спрашивали в попутных погостах, никто не слыхал об отрядах великого темника. Всюду — ледяное спокойствие. Опаснее врагов и разбойников оказались волки. Зима еженощно собирала их вокруг костра. Если не удавалось вовремя достичь человеческого жилья, темные холмики из мрака следили за людьми бледными огоньками. Однажды к вечеру небо затянуло. Ночью поочередно сторожили, чтоб не погас костер. Утром стали искать стреноженных коней, нашли лишь копыта да кости.

С тех пор пришлось путешествовать без проводников. В истинном смысле слова путешествовать, если можно назвать шествием барахтанье в сугробах, воистину коровье скольжение ног на льду. Остатки Тегиневского серебра обеспечивали в любом доме ночлег. Но вот оказались в густолесном и редконаселенном Муромском княжестве, где от дома до дома сто перегонов. Сызнова волчья ночь у костра. Мороз хрустел стволами старых деревьев. Слезы леденели в глазах. Сперва наблюдал за костром Асай, потом пришла княжья очередь. Когда дошло до Батоши, Юрий взялся его будить и… отдернул руки. Монгол был холоден, как камень. Асай, проснувшись, размазывал кулаками грязные щеки, причитал: «Ой-я-ха!» И — на своем наречии — что-то щемящее…

И все-таки ангелы-хранители вывели подопечных на Владимирку. Однако могло кончиться плохо, если б не поспевающий всюду Елисей Лисица. Давно не виделись. Постарел пострел! В зимнюю пору боится гонять в седле, — поспешает в карете.

— Не спи, Юрий Дмитрич, вскорости прибудем, — упрашивал вечный связной. — Вон, оружничий твой скулит, как пес, возле хозяина.

Асайка сидел на полу возка и выл зло и беспомощно.

— Что с тобой? — склонился князь.

Верный слуга поднял кисти рук, ударил ими друг о дружку: послышался звук, будто уличный сторож бил двумя деревянными колотушками.

Князь понял: боль в обмороженных руках возникла от резкого тепла. Еще более свирепую боль придется Асайке вытерпеть сразу же по приезде, когда руки будет надобно, хоть насильно, окунуть в ледяную воду.

Возница, видимо, знал, куда едет. Раздался окрик:

— Стой! Кто?

— Свои. Из Москвы.

Тяжело заскрипели ворота, кони стали.

Дальнейшее было прекрасным сном. Люди бережно внесли Юрия на хозяйский верх. Звонкий, заливистый голос Вассы кликал госпожу. Горячие, крепкие руки Анастасии охватили шею. Уста прильнули к устам.

— Свет мой! Живой! Со мной! Божья милость!

Негнущиеся персты с трепетным ощущением счастья прошлись по головам сыновей. Лица, родные, близкие, радостные, вот они! Ими можно дышать и без конца любоваться!