Фаина Гримберг - Хей, Осман!

- Сейчас Костандис разбудит нашего повара, - отвечал на такие слова Османа отец Николаос, - и повар приготовит свежие кушанья. Дозволено ли тебе вкушать кушанья из рыбы и птицы, о мой знатный гость?

И Осман отвечал, что может есть рыбу и птицу.

Тогда отец Николаос послал Костандиса на поварню; а сам пригласил гостя сесть в большое кресло с подлокотниками:

- Ты мой гость и видно, что ты - знатного рода! Садись же на почётное место за этим столом. Когда я в этой трапезной держу под моею рукою братию мою, монахов и послушников, я сижу в этом кресле. Но в присутствии знатного мирянина, моего гостя, мне не следует гордиться моей властью в этом монастыре! Садись же на это почётное место!.. - И набольший указал рукой в чёрном рукаве из плотной ткани. Ладонь у него была большая, пухлая и бледная, на пальцах он носил несколько колец, одно из этих колец было перстень с печаткой; пальцы настоятеля были также белы и пухлы. Никогда прежде не видел Осман перстней с печаткой.

Настоятель ждал, покамест гость усядется в кресло; для того чтобы и самому тогда сесть на скамью напротив. Но Осман медлил. Он не знал, что сделать, и наконец принял мудрое решение. Он улыбнулся. И его улыбка вышла дружественной и располагающей.

- Отец мой! - сказал он, поскольку обращался к старцу, хотя и неверному. - Отец мой! Прежде я никогда не видел подобного убранства, как в этом доме! Я просто-напросто не знаю, как мне сесть! Мы в нашем становище сидим на кожаных подушках или на коврах, или попросту на земле, поджав под себя ноги, или же скрестив ноги. И если сидим в юрте, в нашем кочевом жилище, то снимаем обувь, разуваемся. А как сидите вы в ваших домах, я не знаю...

Настоятель улыбнулся ласково, всеми чертами своего полного бледного лица.

- Коли так, - сказал он ласково, - коли так, сын мой...- он сказал «сын мой», потому что обращался к человеку, хотя и знатному, но ещё юному, пусть этот человек и был для него неверным, - коли так, сын мой! Я сяду первым, а ты смотри на меня и поступай, как я. Быть может, тебе судьба сделаться великим правителем, и тогда будет у тебя дворец, где иные покои будут убраны по-нашему...

И с этими словами настоятель сел тяжело на скамью, отодвинув её от стола - а он был ещё силён, однако! - затем снова придвинувшись вместе с этой скамьёй к столу.

Осман внимательно проследил глазами его движения. И... решился проделать то же с креслом. И был очень доволен, когда ему это удалось. Он подумал, каким бы он показался теперь, в этом кресле, своему отцу Эртугрулу, и невольно и коротко засмеялся. Он не мог сдержать смеха также и от внезапного, странного для него изгибания тела, пришедшего в непривычное положение... «Должно быть, я сейчас очень смешон!» - подумал Осман. А вслух сказал настоятелю и Василису, занявшему место также на скамье, неподалёку от гостя:

- Трудно сидеть по-вашему! Должно быть, ноги сильно затекают, потому что вы, сидя таким образом, подолгу держите их опущенными вниз...

- Мы привыкли, - отвечал Василис и уловив брошенный на него суровый взгляд настоятеля, сдержал улыбку.

Явился Костандис. Следом за ним шёл помощник монастырского повара. Помощник постлал на столешницу длинную белую скатерть из тонкого полотна. Затем поднёс гостю таз и полил на руки воду из кувшина. А после омовения подал белый плат для утирания рук. Таким же образом омыли руки настоятель, Василис и севший подле Василиса Костандис.

- Повар сейчас приготовит кушанье, - сказал Костандис.

Меж тем помощник повара поставил на стол блюдо, наполненное маленькими зеленоватыми и продолговатыми плодами.

- Отведай, дорогой гость! - пригласил любезно отец Николаос. — Это оливки, они очень вкусны; впрочем, к их вкусу, острому и терпкому, надобно ещё привыкнуть. Зато когда привыкнешь, даже самая богатая трапеза будет без них казаться пресной!..

- Я знаю! - воскликнул Осман. - Отец говорил мне. - И он решительно протянул руку и взял в пальцы маленький плод. Начал жевать. А когда проглотил, обратился с улыбкой к на!стоятелю: - Я, отец мой, должно быть, создан для этой земли! Потому что её плоды, даже и острые, и горькие, приятны моему нёбу с первого раза!..

- А мне приятны твои речи! — искренне отозвался настоятель.

Осману захотелось поддержать беседу.

- Ты, отец мой, видно, что человек учёный, да и хорошего рода, должно быть!

- Да, сын мой! Кое-какой учёностью и я овладел. И род мой - род почтенный. Но родители мои и деды и прадеды не были знатны. Отец мой держал работильницу, мастерскую, где лудили котлы и прочую посуду. Знакомо ли тебе подобное занятие?