Фаина Гримберг - Клеопатра

Оно пройдёт куда-то вдаль,

Сверкая мощными шелками.

И золотыми уголками

Расставится в груди печаль

И радость, потому что мы

Умеем танцевать не хуже,

И ночью тосковать о муже,

И пировать среди чумы!..

Она сегодня опустила край молитвенной повязки белой

на лоб, на брови,

и она творит последний свой отчаянный намаз...

Войска, войска... естественно, тоска...

Она была тиранка и поганка.

И потому -

уже почти необозрим -

Ей на вершине молодого танка

Привозит злую справедливость Рим!..

Рим приказал рифмованно и чётко,

чтобы она собою не была!

Но как же ей совсем не быть собою?!..

Она стоит, как разукрашенная ёлка,

разубранная тонкими шарами;

но почему-то жаркий летний день,

и никакой зимы уже не будет!

А только яркий, летний-летний день,

когда уже тоскливо пахнет гарью,

когда горячий дым летит к обрыву,

последний воздух набухает в грудь,

и хочется скорее умереть,

пока ещё возможно умереть свободной...

Уже втоптали в пыль её портреты

Уже разбили статуи...

Тебе-

моя любовь — моя Александрия

мой брат Египет — погребальный воздух

многооконных башен и садов...

Она

влезает, задыхаясь, по ступенькам вверх...

Играют в кости римские солдаты далеко внизу,

храня её небрежно от её людей.

Она стояла на высокой кровле, слёзы

теклись отчаянно из мокрых глаз...

А почему, зачем нельзя быть снова молодой

в балканском городе,

на греческой земле Александрии?!

Зачем не может статься этот мир,

богов красивых многих, статуй пёстрых

с глазами из красивого стекла?!

Зачем не может статься этот мир,

где все танцуют на огромной свадьбе

гетайров Александра с жёнами Востока?!..

Внизу горит её библиотека,

внизу кричит её Александрия,

упавшая в пыли навстречу Риму...

Внизу волнуется такое море...

оно как будто снова Понт Эвксинский!

И снова можно вместе с Александром

пуститься завоёвывать Китай,

а, может, Индию, и прочее ещё,

пусть боги знают, что ещё возможно завоевать

оружьем и людьми...

Великий адмирал Неарх кладёт ладони

на рулевое колесо,

и чёрные глаза

глядят улыбкой взора из-под краба золотого на фуражке

белой...

Где Цезарь? Он не должен умирать.

Ещё вчера он говорил...

А что

он говорил?..

Так хочется не уходиться!

Остаться, статься, быться, биться!

Не умереть, не умирать!..

Так хочется совсем не уходиться!

Так хочется всё время статься, быться!..

Пусть город подползает, как змея, ко мне!..

Извилистые улицы глухие

Змеятся распалёнными людьми.

Убей меня, моя Александрия!

Иди ко мне. И жизнь мою возьми...

Спектакль закончен смертью.

Ложи блещут.

Партер и кресла — всё уже кипит.

В райке нетерпеливо плещут Саша, Костя, Миша, Ваня,

на деревянные сиденья взобрались ногами,

обутыми в красивые ботинки;

стоят и аплодируют в ладони...

А публика показывает пальцем,

с ужасным воплем:

— Посмотрите, это автор! Вот уродка!

Такая у неё ужасная походка!..

Совсем и нет! Я очень хороша!

Я очень хороша, как всё, что вечно,

хотя в определённом смысле — ой! — кромешно,

хотя отчаянно придумано, конешно,

хотя немножечко ужасно бессердечно...

Но так беспечно!

Так красиво, радостно и человечно –

Легенда,

Живопись,

Тоска,

Душа...

В память о покорении Египта и о победе при Акции, в частности, Цезарь Октавиан приказал чеканить монету с изображением крокодила, так называемый денарий Октавиана Августа 28 года до нашей эры. Египетский бог-крокодил Себек почитался как покровитель Нила. Цезарь Октавиан сделал Египет римской провинцией; сам же Рим спустя три года сделался империей. Цезарь Октавиан был первым императором Римской империи. Один из полководцев Октавиана, Корнелий Галл, назначен был первым префектом Египта; это был образованный человек, друг поэта Вергилия, и сам написавший четыре книги элегий. Максим служил при Корнелии Галле и руководил расчисткой каналов, которую первый префект Египта приказал предпринять для увеличения плодородия пахотных земель. Потомки Максима жили в Александрии много веков. Перед первой мировой войной Рафаил Александриу держал большой галантерейный магазин, у дверей которого было выставлено большое зеркало, то самое, воспетое в стихотворении «Зеркало у входа» Константиносом Кавафисом, часто проходившим мимо магазина Александриу в своём дорогом, но поношенном костюме...