Виктория Холт - Исповедь королевы

В отсутствие своих сестер Аделаида уже не казалась такой холодной. Вероятно, она считала, что должна выглядеть более строгой, чем была в действительности, чтобы производить на сестер соответствующее впечатление и сохранять свою власть над ними. Так что тетушка была очень приветлива со мной, когда мы вместе ехали по направлению к Парижу.

По ее словам, это были грандиозные торжества. Ее хорошо информировали обо всем, что делалось в мою честь. Она сказала, что на всем протяжении Елисейских полей деревья были украшены фонариками, которые, наверное, будут выглядеть великолепно, когда стемнеет. Центром празднества должна была стать площадь Людовика XV, где рядом со статуей короля был возведен коринфский храм. Кроме того, там были установлены изваяния дельфинов, а также большая картина в медальоне, изображающая меня и дофина. По берегам Сены было разбрызгано масло бергамота, чтобы заглушить отвратительное зловоние, которое иногда исходило от этой реки, а из фонтанов струилось вино.

— И все это в твою честь, моя дорогая, и в честь твоего супруга!

— Тогда мне непременно следует быть там, чтобы увидеть все это, — ответила я.

— Но только никем не узнанной.

И она засмеялась своим странным крикливым смехом.

— По этикету не допускается, чтобы люди увидели меня прежде, чем я буду официально представлена им?

— Конечно, нет! Так что сегодня вечером мы будем всего лишь двумя знатными дамами, которые приехали посмотреть, как люди веселятся.

Когда наша карета подъехала ближе к городу, небо внезапно осветилось фейерверком, хотя еще не стемнело. Я воскликнула от изумления, потому что никогда прежде не видела такого прекрасного зрелища.

Мы уже почти добрались до площади Людовика XV, на которой я еще ни разу не была, когда наш эскорт внезапно остановился. Наш экипаж тоже резко затормозил. До меня донеслись визг и крики. Я смутно видела толпы людей, но понятия не имела, что все это могло значить. Кучер развернул наш экипаж, и, окруженные телохранителями, мы с большой скоростью помчались обратно по той же самой дороге, по которой приехали.

— Что это? — спросила я.

Мадам Аделаида не ответила. Она сама была испугана и не произнесла ни слова, пока мы мчались обратно в Версаль.

На следующий день я узнала, что случилось. Некоторые заряды, предназначенные для фейерверка, внезапно взорвались, и начался пожар. Пожарный экипаж, прибывший на площадь, столкнулся с толпой людей и с каретами, несущимися прочь от огня. Но в это время другая толпа людей неожиданно хлынула на площадь, чтобы посмотреть, что там произошло. Образовался ужасный затор, и никто не мог двинуться с места. На улицах Руаяль, Бон-Морю и Сен-Флорентен скопилось сорок тысяч человек. Началась паника. Многие упали, и бегущие наступали на них. Экипажи опрокидывались, лошади бились, пытаясь высвободиться. Люди карабкались по телам упавших в напрасной попытке спастись бегством, и многие были затоптаны насмерть. Таков был страшный рассказ о событиях той ночи.

На следующий день во дворце все говорили об этом ужасном происшествии. В нашу спальню вошел дофин. Он был глубоко потрясен и из-за этого казался старше и энергичнее, чем обычно. Он сообщил мне, что в прошедшую ночь погибли сто тридцать два человека.

Слезы выступили у меня на глазах. Дофин посмотрел на меня, но не отвел свой взгляд сразу же, как всегда делал прежде.

— Это моя вина, — сказала я. — Если бы я не приехала сюда, ничего бы не случилось.

Он все еще смотрел на меня.

— Я должен сделать все, что в моих силах, чтобы чем-то помочь, — сказал он.

— О да! — ответила я горячо. — Пожалуйста, сделай что-нибудь!

Он сел за стол и начал что-то писать. Я подошла и взглянула поверх его плеча.

«Мне стало известно о бедствии, — писал он, и я заметила, как быстро скользило по бумаге его перо, — которое произошло в Париже по моей вине. Я глубоко огорчен и посылаю вам сумму денег, которую король выдает мне ежегодно на мои личные расходы. Это все, что я могу дать. Мне бы хотелось, чтобы эти деньги были направлены на помощь тем, кто пострадал больше всех».

Он поднял глаза, посмотрел мне в лицо и коснулся моей руки — но всего лишь на мгновение.

— Это — самое большее, что я могу сделать, — произнес он.

— Мне тоже хотелось бы отдать то, что я имею, — сказала я ему.

Он кивнул и снова стал смотреть вниз, на стол. Тогда я поняла, что в действительности он вовсе не испытывает ко мне неприязни. Была какая-то другая причина, по которой он не обращал на меня внимания.