Виктор Дьяков - В году 1238 от Рождества Христова

– Отче, а ты как… Ты с Голубой говорил? – обратился Милован к священнику.

– Нет князь. Мы сначала, вот, к тебе. А за нее я тебе отвечу. Она за тебя всегда готова, хоть завтра. Она втихаря дни считает, сколько до осени, до свадьбы осталось…

Подслушивающая у двери горницы ключница, с сожалением поняла, что ее спокойные дни в княжьем доме закончатся не осенью, а вот-вот, на днях. Может и ключи у нее забрать и в черные прислуги определить, с нее станет. Крута княжна Голуба, а княгиней станет, всю дворню взнуздает, а то и прогонит. Приведет своих поповских, а старую княжью дворню взашей. И куда им тогда деваться, они же к черному смердскому труду не приучены, с измальства еще при отце Милована жили-прислуживали. Всплакнула ключница, рассказала всё мужу. Тот тоже опечалился. Печаль отца с матерью увидел Любим. Мать и с сыном поделилась своей тревогой. Тот утешил:

– Матушка, да не печалься ты раньше времени. Я у князя Милована в почете состою, если будет вас молодая княгиня шпынять да утеснять, я к нему подойду, замолвлю слово за вас. А может, вы и сами к Голубе приладиться сможете…

До позднего вечера судила и рядила княжья дворня, как встретить и угодить молодой госпоже. Ключница весь разговор подслушала, а то, что все эти скорые венчания не от хорошей жизни, а от продолжавшей висеть над селом смертельной опасности… Она это как-то упустила, все застило, как ей казалось, куда более важное для их узкого дворового мирка – в дом уже на днях придет молодая властолюбивая хозяйка. Поохали, погрустили, а потом как будто нашли из складывающейся ситуации выход, который тоже пришел в голову ключнице:

– Все исполнять будем, половиками ей под ноги ляжем, а приладимся, захолим, закормим. Она же поесть, страсть как любит. Года не пройдет – она без нас шагу ступить не сможет…

Милован почти весь день отсутствовал, и дворня слегка расслабилась, выпила наливочки, заглушая беспокойство о возможных изменениях в их жизни в этом году. При этом они совершенно не думали, что этот год надо еще просто пережить-выжить.

Обилие всевозможных татарских трофеев и полнейшая самоуспокоенность по поводу будущего вдруг побудило Голубу одеть не только подаренные Милованом гутулы, но и примерить кое что из боевых доспехов. Доселе никогда она не стремилась вырядиться мужчиной, но тут пример Бояны ее явно подбил. Ни меч, ни саблю в руки она брать не собиралась, а вот нарядится в кольчугу, одеть на голову шлем и посмотреться в зеркало, как выглядит в образе воительницы, эту блажь Голуба решила осуществить с помощью Бояны и даже пояснила с чего это ей взбрело на ум:

– Ты в книгах про поляниц читала, а я про киевскую княгиню Ольгу. Она когда шла мстить за мужа, во главе войска стояла и одета была как ратник в шлем и доспехи.

– Так Ольга эта не кривичанка была и не мерянка, а варяжка, – не преминула и Бояна шегольнуть своими познаниями.

– А ты почем знаешь? – удивилась услышанному Голуба.

– Дядя Ждан говорил. Я у него про всех женщин-воительниц выспрашивала. Одна самого Илью Муромца на бой вызывала. Дочь его. Она настоящей поляницей была, редкий мужик против нее устоять мог. А отца на бой вызывала, за то, что он ее за дочь не признавал и мать словами погаными позорил.

– Ну и как, бились они, – загорелась любопытством Голуба.

– Да нет. Илья отказался, дескать, биться с бабой, это для богатыря позор. А про эту княгиню Ольгу скажу, доспехи на ней были не настоящие, а легкие, специально для нее сделанные и сама она только во главе войска красовалась, а на брань не водила, – скептически поведала Бояна.

– Правильно, зачем самой княгине на брань войско водить, у нее для этого воеводы есть, – высокомерно, явно уже примеряя на себя венец княгини, проговорила Голуба. – Ладно, давай, что ты там принесла?

– Что просила то и принесла, вот кольчуги три штуки… не знаю, подойдут ли, шелом вот татарский… Боюсь велик тебе будет, зато посеребренный. Говорили, что он на их главном воеводе был, которого князь Милован зарубил. Примерять-то будешь? – Бояна взяла в руки красивый посеребреный на маковке шлем с лавки, на которой также были расстелены кольчуги.

Голуба поежилась, ибо предчувствовала, что железный шлем и железная рубаха это не мягкая кунья, или беличья шапки и не льняные, или шелковые рубашки и сарафаны, которые носила она. Бояна усмехнулась:

– Что княжна, боишься холки свои нежные о железо поранить.

– Прикуси язык, ничего я не боюсь! – сразу распалилась Голуба.