Князь Даниил спрашивал, доволен ли Олекса службой княжеской. А что отвечать? Сыт Олекса, одет, по миру не скитается с сумой… А еще Дарью повстречал… Тепло сделалось на душе у гридня, и не будь он караульным, так бы и пустился в пляс…
А князь Даниил Александрович поднялся по ступеням крыльца, поглядел на небо, затянутое тучами. Ни просвета, хотя бы где дыра открылась, звезда показалась.
В опочивальне, разоблачаясь, решил поутру призвать князя Константина, попытаться уговориться с ним по-доброму.
Побив на Оке не одну сотню татар, Даниил Александрович понимал — за это придется ответ нести. Позовет его Тохта и как оправдаться? Московский князь готов был и смерть принять, сыну Юрию наказы давал. Однако теплилась надежда, что те татарские воины были из орды злейшего врага Тохты — Ногая. Близилась осень. Молчит Сараи. Может, хан не обратил внимания, что князь Даниил прирезал к своему княжеству Коломну?
Со временем улеглись страхи, и теперь уже Даниил Александрович поверил — Тохта не придал значения своеволию московского князя и не разорит его княжество.
Они сидели в трапезной друг против друга и, хоть стол едой уставлен, к пище не прикасались.
Утром рязанскому князю баню истопили. Он попарился, грязь, какую собрал в темнице, смыл и теперь настороженно слушал, о чем говорил его недруг Даниил:
— Ты, князь Константин, не гляди на меня волком. Я, может, для тебя и серый, но меня жизнь принудила. Коломна-то город земли московской.
— Московской? — взбеленился рязанец. — С каких пор? Говори, Даниил, да не завирайся. Отколь Коломне княжества Московского быть?
— Аль отец мой, Александр Ярославич, не владел ею?
— Нет, не припомню такого!
— Не желаешь вспомнить, так твое право. А была, была!..
— Ты, князь Даниил, байки для других побереги.
— Ко всему, князь Константин Романович, Коломна у Москвы под боком. Ты же, поди, не забыл, как меня мальцом в Москве князем посадили. Княжество малое, нищее, и городов нет. Ты же землей рязанской завладел, одних городов у тя пять, не мене. Ужли умалится княжество Рязанское, коли на нищету мою Коломну выделишь?
— Те, Даниил, Коломну, Андрею — Муром… Вы, братья, звери хищные, ненасытные.
Даниил глаза прикрыл:
— Попусту злобствуешь, Константин Романович. Коломна была рязанской, ныне московская, а ты у меня в плену, и я волен в жизни твоей и смерти.
— Не стращай!
— Я не стращаю, сказываю как есть.
— Чего хочешь?
— Ряду подпишем.
— О чем?
— Коломну за Москвой признай.
— С ножом ко мне, ровно тать!
— Не суди строго. Была бы твоя сила на Оке, ты бы с Ордой Москву разорил.
— Орда, уходя, Пронск пожгла.
— Ты татар сам навел. Давай миром ряду подпишем, и отпущу тебя в Рязань.
— А не подпишу?
— Ох, князь Константин, не пытай меня.
— Видит Бог, душегубствуешь.
— То суди как хочешь.
— Жизнь нас рассудит.
— Как знать. Так как, Константин Романович, станем писать ряду?
— Зови бояр. Седни быть по-твоему.
Мало прожил Олекса, да много повидал, иному и на две жизни достанет. С дедом-гусляром странствовал, гриднем стал, копыта его коня топтали дороги от Москвы до Твери, Переяславля, теперь в Рязань послал его князь Даниил, сопровождать рязанского князя.
С Олексой еще два гридня. Третий день в пути, обо всем переговорили. Князь Константин впереди едет, в седле скособочился, у него, видать, свои мысли.
Чудно Олексе — зачем московский князь рязанского в темнице держал? От боярина Стодола слышал, за Коломну князья спорили. А о чем говорить, когда Москва Коломной овладела?
Гридин считает, жизнь княжеская слишком суетная. Неймется князьям, друг против друга злоумышляют, войны ведут, норовят землицы у соседа урвать, смерда пограбить. Ко всему татар с собой приводят…
Размышляет об этом Олекса и удивляется алчности княжеской. Ужли мало им того, чем владеют, и отчего не берегут они Русь? Для того ли власть им дадена, чтоб разбои учинять?
Задает себе Олекса вопрос, а ответа не находит. Чаще думает гридин о Дарье… Его, Олексу, в Москву дед Фома привел, а Дарью судьба из Владимира в Тверь вела, а оттуда в Москву, и все для того, чтоб они встретились. Разве не счастье это?..
О счастье Олекса слышал в юные годы от кузнеца. Как-то забрели они со старым гусляром в Чернигов, и на ночлег пустил их кузнец. Кузница его стояла за воротами города, вросшая в землю, крытая дерном. Гарью тянуло в открытую нараспашку дощатую дверь.
Кузнец поделился с гостями хлебом и луком, а из бадейки, стоявшей в углу, почерпнул квасу. Дед Фома заметил:
Читать дальше