Зот Тоболкин - Грустный шут

— Кожу за кожу и все, елико имеет человек… так-эдак. Отдаст за душу свою.

— Кошу, Микуль, нато оттавать са кошу, — своеобразно и вещно истолковывал Иова простодушный Тишка. — Тушу са тушу. Ты мне три тушки оленьих толшен.

Бедный Спиря и не догадывался, что беседует с немыми. Он радовался, что на него вдруг нашло просветление и что Феша, хоть и не без труда, кое-как выучила его читать, а Пикан подарил старенькую Библию. Спиря шастал с этой Библией по тайге, нес божие слово. Бывало, в течение часа или двух он успевал втолковать не более полудюжины фраз, смутных и чем то пугающих. Остяки были терпеливы, усердно кивали и, не понимая, вслушивались. Спирино косноязычие впечатляло, а что не доходил смысл — их не трогало. Спиря толковал о душе — Тишка переводил туманные изречения Иова на простой и доступный меновый язык: не душа за душу, а туша за тушу. И может, в искажении этом было больше человеческого, чем в самом поучении, ибо не для того человек создан, чтобы за верность его и за веру милостивый бог доверил его глумливому дьяволу, а после всех испытаний с ног до головы покрыл язвами и паршой. Как же тут не возопить, не взроптать бедняге, в котором изо дня в день беспощадно убивают веру в справедливость. Иов устал и изверился, проклял день и час, в который родился.

Потрескивал жаркий костер, фыркали олени, ощелкивались от блох псы, вещал, спотыкаясь, Спиря:

— Тяжести гла-агол м-моих, так-эдак, кто стерпит?

Остяки добродушно и терпеливо кивали. Тыкался в нюк авка, требуя от мальчугана новой подачки.

Морозная, непробиваемая тишина нависла над тайгою. Лишь лепет костра да нудное Спирино бормотанье нарушали ее.

И вдруг — грохнули, разорвались небеса. Из непроглядного сумрака пролилась синева. Она-то и расколола заледеневшее небо. Спиря, указав на синюю заплату в небе, пугающе просипел:

— То знак господень, так-эдак! Молитесь, дети мои! — и упал на колени. Закрыв лица капюшонами, замертво упали остяки, охваченные священным ужасом. — Молитва наша дошла!

Спиря веровал истинно, истово. Не случайно же бог вразумил его и сделал своим избранником. Однажды Христос явился ему во сне и велел: «Иди и проповедуй!» — «Как же я стану проповедовать, Исусе? Я неразумен и сир!» — «Ты станешь разумен, — ответствовал сын божий. — Разум сотворит с тобой чудо».

После вещего сна Спиря уверовал в свое высокое предназначение. Он вместе с Пиканом и Фешей постигал Святое писание, а научившись читать, убрел в тайгу. Всюду, где он бывал, собирались инородцы. Его проповеди мало чем отличались от шаманских предсказаний. Но этот знак — гром посреди зимы — остяков напугал, и они уверовали в косноязычного пророка.

Благословив их, Спиря ушел, бормоча про себя: «Господь сподобил». Брел долго, изнемог и погиб бы, наверно, но наткнулся на зимовье, в котором пережидал стужу Семен Красноперов.

Спиря с размаху толкнул дверь, ввалился в избушку. Тут все, кроме таможенника, спали. Он снова сорвал крупный куш. Однако меха, сукна, лебяжьи шкурки и прочее дарить было некому. Нет Феши, исчезла Минеевна. Семен решил: «Приеду в Тобольск — заведу бабу. Службу брошу, ну ее к бесу! Сколько можно мотаться! Устал…»

Казаки всхрапывали. Из печи наносило мясным духом: испекли глухаря в золе, сварили рябчиков. Щи получились наваристые. Семен, не скупясь, сыпанул в них заморских пряностей: лаврового листа, перцу, сушеной зелени. Досыта наелся и подумывал, а не поесть ли еще, но с улицы человек ввалился, закуржавел весь. Лицо в пятнах ознобных, рот распух и одеревенел. Человек мычал невнятно, отрывая с бороды и бровей сосульки:

— Мменя… бог… от-ме-тил…

— Ясно дело, — усмехнулся Семен, признав в вошедшем тобольского дурачка Спирю. — Кто как не бог? Другой бы околел давно, а тебя никакая холера не берет. Жрать хошь? Вон похлебка.

— Так-эдак, — пробубнил Спиря, растирая залубеневшие руки. С них сыпались снег и коросты. Размяв пальцы, сел подле печки и открыл священную книгу.

— Успеешь о боге-то! Сперва о себе подумай, — посоветовал Семен, смертельно скучая в этой унылой избушке.

Собрав ужин, принялся угощать новоявленного златоуста. Спиря сдвинул на край стола щи, хлеб и водку, поправил свечку и стал водить толстым негнущимся пальцем по строчкам, снимая им темную мудрость библейского великомученика:

— Не-мощ-ный же… так-эдак… да изы-дет… из рук… силь-но-го…

— Чо уж так-то? Выдаешь в час по чайной ложке. Читай шибче! — требовал Красноперов, которого чем-то зацепили рваные Спирины откровения. И посмеивался, что слово божие несет полупомешанный, сам, верно, не понимающий того, что буровит, но ведь не зря, не зря зажегся он этим словом, и уж о нем по всей тайге слухи: «Пророк объявился новый!»