Геннадий Левицкий - Ягайло - князь Литовский

— Разве что, пришли брата Арсения с кувшином холодной родниковой воды.

Ягайло исполнил просьбу отца и прошел в трапезную.

В большой комнате за столом, кроме родственников Ягайлы, Ганко и Войдыллы, на дубовом стуле восседал настоятель монастыря — отец Феодосий. За ним стоял молодой монах, по всей видимости, выполнявший обязанности прислуги. Ягайло молча занял свободное место, все присутствующие также хранили угрюмое молчание, изредка нарушаемое звуками передвигаемых блюд.

Все находившееся на столе было выращено руками монахов на огороде, в саду или на скотном дворе. Исключение составляла лишь большая бутыль вина, извлеченная из монастырских подвалов игуменом Феодосием по случаю знатных гостей. Молодой монах услужливо наполнил вином стоявшую перед Ягайлом чашу, и последний большими глотками осушил ее до дна. Затем он принялся с большим аппетитом уплетать ароматно пахнущего цыпленка. Голод и чаша вина брали свое, ведь у Ягайлы со вчерашнего дня не было во рту и маковой росинки.

Отобедав, участники трапезы вышли во двор. Чтобы как-то развлечь гостей, отец Феодосий предложил им осмотреть монастырское хозяйство. Все вышли за ворота и направились к реке. Там, на разбитом огороде, сгорбившиеся монахи пололи грядки с луком, чесноком, репой, морковью. Двое из них ведрами носили воду из реки, чтобы уберечь будущий урожай от палящих лучей небесного светила.

Гости во главе с отцом Феодосием уже приближались к изгороди, как вдруг Войдылло заметил бегущего от монастырских ворот монаха.

— Смотрите, — сказал он, — брат Арсений спешит к нам. Может быть, что-то случилось в монастыре?

Все остановились, а княгиня Ульяна бессознательно сделала несколько шагов навстречу спешившему монаху. Последний, по мере приближения, переходил на шаг и, в конце концов, подошел к ним медленными шагами с низко опущенной головой. Остановившись перед гостями, монах продолжал хранить молчание. Все присутствующие поняли, что вести, принесенные им, были недобрыми.

— Что ты хочешь сообщить нам, брат Арсений? — спросил выведенный из терпения игумен.

— Брат Алексей… скончался…, — тихо выдавил из себя монах.

Слова его как громом поразили всех стоящих, оцепенение и ужас застыли на их лицах. Княгиня Ульяна громко вскрикнула и опрометью бросилась к монастырю. За ней поспешил Кейстут. Он то и дело подносил руку к глазам. За Кейстутом повернули назад все остальные.

Понемногу страсти в келье Ольгерда начали утихать. Родственники покойного приходили в себя после известия, принесенного монахом. Благо, люди были мужественные. Только княгиня Ульяна продолжала тихонько всхлипывать, сидя на стуле у изголовья мужа. Первым решился заговорить Кейстут.

— Не плачь, Ульяна, — сказал он, — мы не вернем слезами Ольгерда и себя не утешим. Давайте подумаем о том, как отдать последние почести великому князю. Указывал ли Ольгерд кому-нибудь из присутствующих место своего погребенья?

Вопрос Кейстута остался без ответа. Великий князь позаботился обо всем, кроме клочка земли, на котором ему предстояло остаться навечно. Он не считал эту мелочь важной. Он, но не присутствующие здесь. Первым заговорил отец Феодосий, видимо боясь, что знатные гости решат вопрос о похоронах без его участия.

— С того дня как брат Алексей стал монахом, его тело и душа принадлежат богу. Предать земле брата Алексея следует на монастырском кладбище.

Речь монаха вызвала бурный протест Кейстута.

— Монах, ты хочешь закопать тело моего брата в землю? Ты хочешь, чтобы его там дырявили черви? Не бывать этому! Ольгерд будет погребен как воин, согласно обычаям наших предков.

— Похоронить по вашим обычаям — значит сжечь его тело на костре, — опять вступил в завязавшуюся перебранку отец Феодосий. — Уничтожив тело по вашим языческим обрядам, вы уничтожите и душу брата Алексея. Вы осудите ее на вечные муки в аду. Опомнитесь люди! Пред вами лежит тело христианина. Вы хотите нарушить, в конце концов, волю покойного. Ведь он отдал себя на веки веков богу и принадлежит ему как живой, так и мертвый.

— Ты ошибаешься, монах. Ольгерд всю жизнь принадлежал не твоему богу, а литовскому народу, литовской земле. Даже из этой кельи он продолжал править государством. Ольгерд изменил свое имя, но все остальное: и мысли, и дела, и поступки его — остались прежними. Никто не знает брата Алексея лучше, чем я — его родной брат. И я утверждаю, что у него всегда была душа не монаха, а воина; и летала она не где-то за облаками, а над полями сражений.