Теодор Парницкий: Серебряные орлы

Романы Парницкого по своим внутренним параметрам складываются в определенное целое наподобие «Человеческой комедии», несмотря на их внешнее — тематическое и жанрово-стилевое — разнообразие. Хронологически его книги охватывают свыше двух тысячелетий, а их действие свободно перемещается из одной эпохи в другую, с одного континента на другой. Писателя особенно привлекает проблема взаимоотношений, взаимопроникновения различных культур, в чем он видит плодотворный путь к умножению духовных ценностей, развитию человеческой цивилизации.

Бальзак сказал о Вальтере Скотте, что он возвысил роман до степени философии истории. Из мозаики романов Парницкого вырисовывается грандиозный замысел попытаться осмыслить, репродуцировать через свое художественное сознание весь ход движения истории, включая историю искусства, историю философских и религиозных учений.

Такой замысел требует овладения огромным количеством фактов и знания того, как эти факты интерпретируются учеными. К тому же писатель последователен в том, что не ограничивается материалом европейской истории: мысленным взором он хочет соотнести его с событиями в других частях света — Азии, Африке, Америке. Парницкий придерживается принципа, что в целом художник обязан следовать исторической правде, то есть тому, что подтверждается документальными свидетельствами. Однако там, где существуют пробелы в исторических источниках, или в тех случаях, когда мнения специалистов по какому-либо вопросу расходятся, он считает себя вправо воспользоваться творческой фантазией.

С течением времени пропорции исторической достоверности и художественного вымысла менялись у Парницкого. Он все чаще начал вызывать «демона старины» ради наслаждения занимательной интеллектуальной игрой. И потому книгам его все в большей степени становится присущ герметизм.

С середины 60-х годов его увлекла идея писания историко-фантастических романов. На вопрос, как возникла у него потребность обращения к этому необычному жанру, Парницкий отвечает так: «Я нишу историко-фантастические романы. Извлекая из здания истории один кирпичик, снабженный печатью достоверности, я на его место кладу совсем другой, размышляя о всех последствиях такой операции… Мы привыкли к историческому роману, который является как бы сюжетным учебником популярной версии отечественной истории. Писатель выполняет лишь роль историка-популяризатора. Я вижу в своих фантастических «если бы» иной смысл.

…После многолетнего опыта работы в области исторического романа писатель в какой-то момент начинает испытывать то, что я некогда назвал бунтом наркомана против наркотиков или, другими словами, бунтом человека, занимающегося всю жизнь историей, против того, что с такой легкостью называют историческим документальным свидетельством. Чем больше имеешь дело с какими-либо историческими персонажами или проблемами, тем отчетливее возникает желание проделать с ними нечто похожее на эксперимент: как бы выглядели и вели себя люди в ситуациях, присущих данной эпохе, не анахроничных ей, но тем не менее, если речь идет о фактах, отличающихся от существовавших в действительности».

Так, в романе «Муза дальних странствий» (1970) Парницкий исходит из предположения, что восстание 1830–1831 годов не потерпело поражения, и пытается домыслить, как сложились бы в этой ситуации судьбы величайших поэтов польского романтизма — Мицкевича, Словацкого и Красиньского.

«Если бы нос Клеопатры был покороче, мир был бы иным…» Анализируя нашу собственную жизнь или историю нашей страны, мы часто испытываем искушение привести эту фразу Паскаля. Крошечные факты, поразительные совпадения были причиной драм, которые мы наивно приписываем волшебству неотвратимого рока», — заметил Андре Моруа в «Письмах к Незнакомке» и сделал точный вывод: «Если бы нос Клеопатры был покороче, Рим все равно изведал бы сначала величие, а после — падение».

Благодаря Плутарху и Шекспиру всем известна история роковой любви знаменитого римского полководца Марка Антония и египетской царицы Клеопатры. Во время решающей морской битвы у мыса Акций в 31 году до н. э. Антоний бросил на произвол судьбы свой флот и войско, последовав за галерой обратившейся в бегство Клеопатры. Поэты вслед за Шекспиром окружили романтическим ореолом поступок Антония. В посвященном ему стихотворении Валерий Брюсов писал: