Александр Доронин - Тени колоколов

— От этого подножного корма кишки урчат… Хватит, голодным божью благодать не вкусить!

— Ты что бубнишь, вороний нос?! — возмутился владыка. — Давно бы гореть тебе в адском огне, если бы все ещё жирное мясо шамкал!

Когда шаркающий ногами монах вышел из кельи, Никон сел в кресло и вернулся мыслями к недавней приятной вести. Позавчера, во время молебна в Воздвиженском соборе, ему принесли письмо, которое верховые привезли от царя. Сообщение в нем так взволновало Никона, что он целый день места себе не находил. Думая об этом, сначала по лесу ходил один, потом и келаря Варнаву пригласил с собой, хотя ему, конечно, ничего не сказал о письме. Как необдуманно откроешься, когда и сам хорошо не понял: не во сне же это было? В письме царь Алексей Михайлович пришел к той же мысли, которая не давала покоя Никону в последние два года.

Царь Иван Грозный приказал задушить Московского митрополита Филиппа, чтобы взять церковь под свою руку и стать единственным хозяином на Руси.

Царский приказ исполнил опричник Малюта Скуратов. И с того времени митрополита уже выбирал не церковный собор, а ставили цари.

Если привезти мощи Филиппа в Успенский собор, где находятся гробницы митрополитов и Патриархов, — разве у кого-нибудь поднимутся руки на служителей Бога? Власть церкви упрочится. Правда, нынешний Патриарх, Иосиф, очень стар, в этом Никон убедился. Так что от него новых дел не жди. Зато в себе Новгородский митрополит чувствовал большую силу и стремление к великим переменам. Все складывалось как нельзя лучше: царь поверил Никону, считает его преданным себе. В письме он изложил свою высочайшую волю: в Соловки, где хранятся мощи святого Филиппа, нужно поехать сразу же после Пасхи — нечего время тянуть. В помощь Никону прибудет князь Хованский с полсотней стрельцов. Он же привезет подписанную Государем грамоту о покаянии за своего прадеда Ивана Грозного. В Соловках нужно будет ее зачитать при всех прихожанах, иначе мощи не отдадут. В письме также давалось разрешение взять у Хилкова пятьдесят стрельцов.

Воеводу Никон пригласил днем. Весть о поездке в Соловки тот встретил как должное, возражать не стал: невыполнение приказов царя к хорошему не приведет. О другом Федор Андреевич переживал: пришла весна, через Волхов много едет купцов из других стран, число нарушителей границ изо дня в день увеличивается. Стрельцов и самому не хватает.

Никон знал, что воевода службу Богу ни во что не ставит, но вынужден подчиниться. Поэтому холодно простился с ним и позвал Никодима:

— Подавай обед! У меня после Хилкова аппетит разыгрался.

Никодим принес ему в серебряной чашке грибной суп. От него пахло осенним лесом, ароматный запах щекотал ноздри. Никон поел с наслаждением, а потом начал хвалить служку. Старый монах удивленно смотрел на него: то доброго слова не услышишь, а теперь, видишь ли, даже о здоровье спрашивает. Какое уж здоровье в семьдесят три года! Ноги ходят — и за это Господа нужно благодарить. Правда, Никодим никогда не боялся владыки, но сказанные теплые слова глубоко затронули его душу. У старика текли слезы и, чтобы их скрыть, он поспешил убраться из покоев.

Никон опустился на колени перед иконой Богородицы и стал молиться. Молитва вышла краткой. Сосредоточиться мешали думы о бренном: о монастыре, о предстоящей поездке… Вернулся к супу, встряхнул колокольчик.

Вновь зашел Никодим.

— Зажги-ка свечу, брат…

Старик достал с полки кремний, высек искру на пучок поскони, огнем дотронулся до толстой свечи в железном узком подсвечнике.

— Достань книги…

Тяжело дыша, Никодим придвинул в столу небольшой сундук, который стоял около стены, встал в сторонку и стал ждать новых указаний.

Никон нагнулся над сундуком и стал перебирать книги. Но, вспомнив о слуге, махнул рукой, не поднимая головы:

— Ступай. До утра ты мне больше не нужен…

Оставшись один, принялся выкладывать книги на стол. Вот «Палея». Здесь напечатаны самые хорошие отрывки из Старого Завета. Владыка перелистал страницы — искал то место, где себя хвалил Иуда и свою силу. Нашел, прочитал шепотом:

— «В юности я отлично бегал, ноги всегда были сильными; много воинов я превратил в рабов, много городов разрушил…».

Никон шептал знакомые слова, а у самого глаза сверкали огнем радости.

— «Поймал дикого козла за ногу, для отца сварил вкуснейшую еду. Отлавливал тех зверей, которые шастали по полям. Ловил диких лошадей и заставлял их работать на себя. Однажды изо рта задушенного мной льва козленка вытащил. Медведя поймал за ноги и выкинул в глубокий овраг, и так делал со всеми зверями, которые набрасывались на меня, разрывал их на куски, как собака…».