Савва Дангулов - Дипломаты

Пароход уходил в восемь вечера, а в три они вновь побывали у Воровского.

— Вот всегда так получается в жизни, — произнес Чичерин, когда вышли из машины и неширокой, выстланной асфальтом дорожкой направились к парадному подъезду представительства. На самое главное времени как раз и не остается…

— Вы полагаете, Рицлер уже дал ответ? — спросил Петр, ему было не совсем ясно замечание Чичерина.

— Полагаю, дал. — Чичерин поднял на Петра глаза — они были сейчас светло-карими, солнце, вышедшее из-за облака, сделало их прозрачными до самого донышка. — Стокгольм или Брест? — Он внимательно смотрел на Петра, точно спрашивал его: «Ну, а сейчас ты меня понимаешь или еще нет?» — Брест… Брест… — заключил Чичерин и ускорил шаг.

Вот уже в который раз в их беседах возникал этот небольшой западнорусский город («Наверно, островерхие дома крыты черепицей, если смотреть сверху, город кажется темно-бордовым», — подумал Петр), где вот уже месяц за просторным столом, поставленным посреди солдатской казармы, решалась судьба России. В самом деле, что могло быть значительнее в ту пору для русского человека? Быть может, об этом насущном и главном собирался говорить Чичерин с Воровским?

В представительстве только что закончился прием, и из дверей кабинета Воровского вышел человек в пенсне, держа под мышкой картонный футляр для чертежей, очень похожий на зачехленный ствол пушки. Он прошел гарцующей походкой, с очевидной легкостью и бравадой неся свое литое дуло. Поравнявшись с Чичериным и Петром, он поклонился и, упершись в дверь концом дула, открыл ее и пошел дальше.

Когда они вошли в кабинет Воровского, Вацлав Вацлавович стоял у журнального столика, рассматривая лежащий перед ним чертеж.

— Видели? — произнес Воровский, указывая взглядом на дверь, в которую только что вышел человек с картонным дулом под мышкой. — Известный шведский инженер-энергетик… Я его знал по работе в Симменс-Шуккерт. — Он указал глазами на окно, будто фирма Симменса, в которой Вацлав Вацлавович работал в Стокгольме до того, как стал советским представителем, находилась где-то рядом. — Принес свой проект электростанции на торфе. Разумеется, небезвозмездно, но принес нам… Каково?

Воровский вновь взглянул в окно, за которым догорал неяркий январский день, прошел к письменному столу, сел.

— Мне иногда кажется, — сказал он, — что именно здесь, в Стокгольме, нам суждено прорубить окно в Европу. — Он улыбнулся. — Первое оконце, крохотное, как в теремах, — он вгляделся пристальнее — там, над городом, освещенным ломким, совсем не январским солнцем, взмыла голубиная стая, белокрылая, мерцающая, в ее полете было что-то знойное, летнее. — В дипломатии, как и в астрономии, — продолжал Воровский, не отрывая глаз от окна, — чтобы карта звездного неба была полной, важно соорудить обсерваторию в месте, созданном самой природой. Стокгольм — незаменимое место для такой обсерватории, отсюда можно увидеть такое, что не рассмотришь из Парижа и Лондона.

— И не только из Парижа и Лондона — из Бреста также, — иронически повел бровью Чичерин. — Рицлер уже дал ответ?

— Дал, — едва слышно произнес Воровский и воинственно приподнял худые плечи. — Жаль, что в тот раз Белодед не поколотил немца!

Чичерин вздохнул: вряд ли он надеялся на лучшее, но теперь, когда ответ стал известен, трудно было сдержать вздох.

— Такое впечатление, что первое сражение… самое первое мы проиграли? — спросил Чичерин, он говорил о Бресте,

— Проиграли, а могли выиграть! — стремительно откликнулся Воровский; он вспыхнул — до сих пор трудно было даже предположить, что его лицо может так пламенеть. — Да, это мое мнение; нам незачем было идти именно в Брест. — Он задумался. В этой фразе, как в емкой формуле, был для него скрыт неизмеримо больший смысл. — Существует классическое правило, освященное опытом веков: противники встречаются на ничьей земле… тем более, если речь идет о мире… — Ему точно стало зябко, он закинул ногу на ногу (только колени торчат), охватил худыми руками себя, упрятав кисти рук под мышки. — Перемирие? Его можно было заключить и в Бресте! Но мир, мир… нет, ни в коем случае за миром в Брест не следовало ехать. Что такое сегодня Брест? Военный городок, где стоит немецкий гарнизон и где хозяева положения — немцы. Перенести туда переговоры — значит лишиться многих преимуществ, которые дал бы, например, Стокгольм. Поверьте мне, немцы страшатся Стокгольма! Я не хочу выбирать слова: именно страшатся… — Наверно, он говорил обо всем этом не впервые, но каждый раз, когда ему приходилось говорить об этом вновь, он необыкновенно тревожился, может, и руки свои, столь выразительные в живой беседе, он сковал сейчас, чтобы успокоиться. — Но вот что характерно, Георгий Васильевич, — обратился он к Чичерину и на миг задумался, точно молчанием этим пытался подчеркнуть значительность того, что хотел сказать. — Я писал об этом наркому Троцкому… да, писал, сейчас же после перемирия. Помните; в середине декабря? Момент был удобный настоять и перенести переговоры в Стокгольм. Я аргументировал, как понимал все это, по-человечески. Иная атмосфера: влияние нейтральной Европы, если хотите, наших друзей… иной воздух. Вы дипломат, Георгий Васильевич, быть может, единственный среди нас профессиональный дипломат, вы должны понимать, выбор места для переговоров — задача не для квартирмейстера, а для политика: ведь именно место переговоров, внешняя среда, где переговоры происходят, сама атмосфера, которой переговоры окружены, составляет ту силу, которая может или сопутствовать тебе, или тебе противостоять. Наше положение в переговорах и без того тяжелое — мы ведем их с противником, который стоит на нашей земле обеими ногами. — Он прошел к книжному шкафу, припал к нему спиной, зябко поводя плечами: когда он волновался, ему, действительно, становилось холодно. — Но единственная ли это ошибка? Оказывается, нет! Я так думаю, наркому Троцкому ни в коем случае не следовало ехать в Брест! Пока там сидели вторые лица, они могли всегда ссылаться на начальство, запрашивать и, связываясь с Питером, выгадывать время. Когда нарком иностранных дел собственной персоной сел против немецких представителей — Кюльмана и Гофмана, пришлось ответы выкладывать на стол… Да, понимаю, столь ответственны переговоры должны вестись, по крайней мере, министрами, но это в данной обстановке выгодно им и невыгодно нам. Поэтому надо было отвоевать себе такое право — в нашем тяжелом положении это дало бы нам какой-то простор, возможность для маневра. А получилось так, что противнику мы предоставили для движения поле от горизонта до горизонта, а сами устроились… в бочке, где и повернуться нельзя без того, чтобы не набить синяков. К тому же Троцкий, как мне кажется, переоценивает желание союзников сотрудничать с нами. Хрен редьки не слаще! — воскликнул Воровский и, наклонившись к Чичерину, спросил: — Вы полагаете, что до конца брестской эпопеи далеко?