Савва Дангулов - Дипломаты

Было такое впечатление, что этой своей репликой Репнин поставил в нелегкое положение и Ленина.

— Если вам поручается эта миссия, очевидно, доверие, о котором вы говорите, есть… — возразил Ленин.

— Я дипломат и люблю смотреть в будущее, не обманывая себя: каждое доверие… относительно, — подхватил Репнин. — Может получиться так, что я буду лишен возможности снестись с Москвой и стану островом в море, отнюдь не добром.

— Вот и отлично, — сказал Ленин. — Будете действовать, как велит вам… ваше понимание долга.

«Нет, сегодня не избежать спора с Белодедом! — подумал Репнин. — Все идет к этому».

— Я не скрою, — сказал Репнин, глядя на Белодеда, — что у меня свое понимание того доверия, которым дипломат должен обладать, и ответственности, которую он в этой связи несет.

— Какое? — спросил Ленин.

— Я считаю, что дипломат не должен себя ставить в положение острова в открытом море.

— Но если он все-таки оказался в таком положении?

— Сделать все, чтобы им не стать. — Репнин смотрел на Ленина, тот молчал, что-то обдумывая. — Я не скрою, у меня был спор, спор жестокий, с Петром Дорофеевичем.

Ленин рассмеялся и, осторожно поднявшись, пошел по комнате; казалось, вместе с хороший настроением к нему вернулось и здоровье.

— Меня это действительно начинает увлекать. — Он оглянулся, и улыбка осветила его лицо. — Что же сказал Петр Дорофеевич?

Белодед взлохматил черные вихры.

— Я сказал: завидую дипломатам семнадцатого века, их отделяли от столицы полосатые столбы и месяцы нелегкого пути.

— И что же из этого следует?

— Практически дипломат лишен был возможности сообразовать свое поведение с точкой зрения третьего лица.

— Третье лицо — это… правительство? — спросил Ленин весело, он продолжал идти по комнате.

— Может, и правительство, — ответил Петр невозмутимо.

— Прелюбопытно, — заметил Ленин.

— А коли так, дипломат, не став островом, должен быть готов им стать в любую минуту. Он должен быть готов к тому, что не сможет послать депеши, снарядить дипкурьера, призвать в советники или свидетели коллегу. Он сам, его сознание, его опыт будут в этом случае министерством иностранных дел. сам себе он будет посылать депеши и отвечать на них. отвечать на них и за них. Ведь может произойти, например, такой чрезвычайный случай: посольство подожжено…

— Ну, случай действительно чрезвычайный, — улыбнулся Ленин.

— Но и он не исключен, этот случай, — ответил Петр. — Посольский особняк уже объяло пламя. Надо спасать и людей и бумаги… Особняк обложила толпа, ревут сирены — они требуют впустить их в пределы посольства и погасить пожар. Но мы же знаем, что значит тушение пожара. Особняк с той целью и был подожжен. чтобы его разрешили потушить людям с улицы! Все средства связи в посольстве давно выключены, и до Москвы достучаться мудрено. И вот постарайтесь на секунду влезть в шкуру посла! На острове он? — На острове, да еще каком! — Что делать?.. Сидеть и ждать депеши из Москвы или, полагаясь на свой ум и храбрость, действовать? Что делать послу?

— Разумеется, такое возможно, — произнес Репнин спокойно: то ли волнение Петра не передалось ему, то ли он его умело не обнаружил. — Но ведь из частностей никогда не выводят закона, Петр Дорофеевич.

— Все, что составляет жизнь, Николай Алексеевич, не частность! — откликнулся Петр горячо. — Доверие — вот что необходимо дипломату! Это право должно быть дано дипломату декретом. Дипломат должен иметь возможность действовать без оглядки, только в этом случае он сумеет быть полезным стране в той мере, в какой позволяет его ум, опыт, талант… — Петр умолк и взглянул на Ленина, который медленно приближался к дальней стене комнаты. Наступившее молчание заставило Ленина обернуться, их взгляды встретились.

— Ну, насчет декрета вы это… слишком, — произнес Ленин и неожиданно взглянул на Репнина. — Мне бы хотелось, чтобы вы были в Берлине еще в октябре. Впрочем, это уже детали, не так ли, Георгий Васильевич?

— Да, конечно, — ответил Чичерин; спор между Репниным и Белодедом поверг его в раздумье.

Петр спрашивал себя: что могла означать последняя реплика Ленина? Одобряет он точку зрения Петра или отвергает? Петр хотел думать, что в этом споре с Репниным Ленин отдавал предпочтение мнению Петра. Белодед хотел убедить себя в этом, очень хотел. Если таких оснований не давала последняя фраза Ленина, фраза осторожная, то эти основания, как думал Петр, давала жизнь Ленина, опыт его жизни, цель, к которой она была устремлена. Петр знал письмо Ленина, адресованное, кажется, послу в Германии. Оно недвусмысленно предупреждало, что без ведома и разрешения наркома иностранных дел послы не вправе делать решающих шагов. Но разве это предупреждение противостояло тому, о чем сейчас говорил Петр?