Савва Дангулов - Дипломаты

Белая ладонь Жилля пронеслась над азиатскими просторами России и переместилась в Америку.

— Что багдадская магистраль в сравнении с этой дорогой? — воскликнул Жилль. — Вот где масштабы: Париж — Москва — Аляска — Сан-Франциско — Нью-Йорк. Из одного полушария в другое без пересадки!..

Репнин смотрел на него, встревоженного и бледного (румянец на лице Жил ля загорелся и погас), думал: он уже видел себя командиром железных поездов, соединивших Старый Свет с Новым. Видно, он был деятелен и немало тщеславен, этот человек.

Однако как ни важна была для Жилля железнодорожная стратегия, он воспользовался ею, чтобы расположить гостя да, пожалуй, уединиться с ним.

— В прошлый раз наша беседа оборвалась, как только заговорили о Дворцовой, — произнес Жилль, не сводя глаз с двери, за которой была жена. — Не скрою, когда Анастасия Сергеевна была приглашена в министерство, мне это льстило. — Он тронул кончиками пальцев левый ус, тот, что был погуще. — Но ведь тогда там был Терещенко, а сейчас бог весть кто!.. Мне кажется, — он посмотрел на Репнина с надеждой, — лучше вас никто не знает, что мне делать,

Но прежде чем Репнин нашелся, вошла Анастасия Сергеевна. Она поняла: попытки мужа склонить на свою сторону гостя не имели успеха.

— Вечер был так хорош, что вряд ли стоит его портить, — засмеялась она.

— Хорош — хорош… — повторил Жилль: он действительно любил это слово.

Репнин был рад, что и в этот раз деликатная тема не получила развития, однако он не мог не подумать: «К политике ее шаг решительно не имеет никакого отношения, на нее это не похоже. Но тогда… что это такое: последствия семейного конфликта, скрытого, зреющего исподволь, неожиданный результат затянувшегося единоборства со своей совестью или своеобразное проявление разочарования?» Репнин оглядел комнату, в которой они сейчас сидели: эти стены должны были досказать то, что еще скрывали их обитатели.

Уже под утро пожаловали гости, очевидно, в доме принимали и в необычный этот час. В пролете распахнутых дверей Репнин увидел человека атлетического сложения, крутоплечего, в сутане католического священника, и рядом с ним приземистого и большеголового человека с густо-коричневым лицом, чем-то напоминающего гриб-подберезовик.

— Не тревожьтесь, это наши близкие, — произнесла Анастасия Сергеевна, следя за взглядом Репнина, которого заинтересовал приход столь поздних гостей. — Большой — наш пастырь, настоятель собора святой Екатерины, отец Рудкевич.

Репнину стоило труда, чтобы не выразить удивления. Так вот он какой, глава католического прихода па Невском! В Питере шутили, что Рудкевич был похож на того генерала из личной охраны монарха, который за годы и годы своей службы при суверене ни разу не надел генеральских погон и истинное звание которого едва ли знал кто-либо, кроме его высокого покровителя. Официально Рудкевич был всего лишь настоятелем католического храма святой Екатерины, однако, как утверждали люди осведомленные, его действительное положение мало чем отличалось от положения папского нунция, при этом по праву нунция он не отказывал себе и в том, чтобы быть старейшиной дипломатического корпуса. Впрочем, нынешний пост Рудкевича давал ему даже некоторые преимущества в сравнении с правами, которыми бы он обладал, если бы Ватикану дозволено было иметь посольство в православной стране: его связи с русскими людьми были шире связей любого посла, он знал язык и культуру народа, как не знал ее никто из послов, он был вхож в дома, в которых послы едва ли бывали.

— А кто будет этот второй? — указал Репнин на спутника Рудкевича.

— Бекас, — ответила Анастасия Сергеевна.

— Это имя?

Она рассмеялась.

— Нет, разумеется, кличка!..

Она смешно зажмурила глаза.

— Кто вы такая? — вдруг спросил Репнин.

— Кто? Отец строил железные дороги на нашем юге, — сказала она, поняв этот вопрос так же прямо и откровенно, как он был задан.

— Вы были с ним?

Ей понравилась его настойчивость.

— Да, с тех пор как умерла мать… — сказала она и предупредила следующий вопрос. — Мать умерла рано.

Он осмотрелся. На подоконнике стояли стеклянные сосуды, наполненные синей жидкостью, как в аптеке, — наверно, причуды Жилля. Ни один человек не проходил по Кирочной, чтобы его не уловили сосуды Жилля и не поставили для порядка с ног на голову — иногда это было очень смешно. Впрочем, в сосудах отражалась и люстра, обремененная хрусталем, точно дерево листьями.