Урсула Кох: Розы в снегу

Пришли друзья, постучали. Стук разнесся по всему дому. Вольф заковылял к двери.

Когда Филипп [2] Речь идет о Филиппе Меланхтоне (настоящая фамилия Шварцерт, 1497-1560) — немецком гуманисте и протестантском богослове, профессоре греческого языка Виттенбергского университета, сподвижнике и ближайшем друге Лютера. Был составителем Аугсбургского исповедания. После смерти Лютера стал главой лютеранства. откинул черный капюшон, мне уже ни о чем не надо было спрашивать. Я пыталась поймать его ускользающий взгляд, смотрела на его трясущиеся губы, на руки, теребящие плащ.

Сыновей рядом не было. Я притянула к себе Маргарете, единственного родного человека, оставшегося со мной в темном доме. Я хотела ее защитить, но мне самой требовалась защита. Я не осмеливалась задать вопрос.

В конце концов это сделал Вольф.

— У вас новости из Айслебена?

— Да.

— От доктора Мартинуса?

Молчание.

Тогда я выговорила это. Опять это пало на меня. Ни у кого недостало сил спросить.

— С нашим господином что-нибудь случилось?

Филипп кивнул.

— Он заболел?

Молчание.

— Он умер?

Филипп уронил руки. Его нижняя челюсть отвисла. Я не вижу его больше, слышу только крик служанок. Вольф пытается меня поддержать, Маргарете обхватила меня руками. Только стены стоят, как всегда. И все же: он умер. Доктор Мартин Лютер умер.

Друзья остаются со мной, молча сидят за столом. В доме тишина. В полдень я попросила их уйти. Мне хотелось побыть одной. Я пробовала молиться. Но не смогла — просто сидела у окна и ждала, когда наступит ночь. Но и ночью не было мне покоя.

Я ездила с гонцом. Разносила весть по городам и деревням, от очага к очагу, в хижины и дворцы: он умер. Враги торжествовали. Друзья скорбели. А я? Я — его жена? Что мне теперь делать? Кто я? Что мне еще остается?

«Встань, Кэте, — сказал бы он, — встань и возблагодари Господа за мое спасение. Займись делом, Кэте, Бог с тобой во всех делах твоих. Поворачивайся живее, докторша! Будь и здесь и там, как на свином рынке! Еще есть люди, которым ты можешь приказывать, господин Кэте!»

Его голос больше не зазвучит? Кровать рядом со мной холодная, пустая? Так мне тоскливо, так одиноко, так… будто мне снова идти в монастырь…

Большие, тяжелые, обитые черным железом ворота слегка приоткрылись. Девочка в пестрой юбке и длинной накидке стояла не шевелясь. Рука отца сдавливала плечо дочери и подталкивала ее до тех пор, пока она не отважилась шагнуть за ворота. Мужчина с трудом протиснулся следом. Из серого мрака двора соткалась белая фигура и двинулась им навстречу.

Девочка обернулась, споткнулась, уцепилась за отца. Ее руки ощутили грубую ткань и холод пряжки.

— Господин фон Бора?

С тяжелым вздохом мужчина отстранил девочку от себя и, крепко стиснув ее маленькую руку, потащил за собой по блестящему от дождя булыжнику двора. Монашенка, впустившая гостей, скрылась в длинном строении, расположенном слева от входа в монастырь. Господин фон Бора нетерпеливо переминался с ноги на ногу; тяжелый сырой воздух сдавил ему голову, и без того гудевшую после вчерашней попойки. Он старался держаться как можно ближе к воротам, которые немного погодя выпустят его. Одного. Но рука девочки, лежавшая в его руке, тянула, почти незаметно, в ту же сторону.

Чисто вымытый легким весенним дождем (минуло несколько дней после праздника Пасхи) расстилался перед ними внешний двор монастыря Мариентрон. Из конюшен доносилось беспокойное ржание и топот лошадей. Молодые животные рвались на волю. Но конюхи держали двери на запоре. И коровы были еще в хлеву. Люди опасались обычного для ранней весны возврата холодов.

В некогда величественном, а теперь, спустя столетия, слегка обшарпанном здании — резиденции аббатисы монастыря — двери тоже были заперты. С противоположной стороны двора, с хоров церкви, доносилось пение монахинь.

— Входите!

Ключница указала на дверь:

— Наша благочестивая мать примет вас после вечерней молитвы.

Опять потемки. Девочку толчком заставили преодолеть еще одну ступеньку. За спиной ребенка кряхтел отец. И вновь отворилась дверь. Промокшая, закутанная в накидку девочка прижалась к камину, в котором дотлевал жар. Монахиня оставила посетителей одних. Мужчина мерил помещение тяжелыми шагами. Скрипели половицы. Девочка видела, как беззвучно двигаются губы отца, однако он так с ней и не заговорил. Завернувшись поплотней в тонкую накидку, она со страхом ловила каждый наружный звук. Наконец послышались голоса. Удаляющийся шепот, хлопанье дверей, скрип лестницы.