Франтишек Кубка - Улыбка и слезы Палечка

Отец Йошт, в эти годы начавший быстро седеть, утешался только надеждой, что питомец его поступит в такую школу, которая выведет его на правильную дорогу. Отец Йошт был рад, что на земле настал мир. Но его, как и всех в Страже, огорчало то, что от отца Прокопа, этого ученого и гордого воеводы, никогда не обнажавшего меча и, однако, поражавшего войско крестоносцев — при помощи одного лишь страха, — от этого мужа, который когда-то из славном пути своем приблизился к замку Страж и брал на руки его наследника, не осталось никаких следов на Липанском поле. Никто но знал, кем он был убит, где испустил последний вздох, кто похоронил его прах. Никто не знал, было ли мертвое тело его предано ржаной земле у Липан или, быть может, растерзано воронами и собаками.

А потом — компактаты! Ян был тогда маленьким мальчиком, но столько раз слышал это странное слово, что стал над ним раздумывать. Ему объяснили, что это такая бумага, на которой написано, что больше не будет войн и что отныне каждый чех имеет право причащаться телом и кровью Христовой.

Отец Йошт успокоился. Как он говорил, так и вышло. Но пани Кунгута только вздохнула: сперва ей было суждено стать горькой вдовой, а потом придумали компактаты. Если б это сделали несколько лет тому назад, рыцарь Палечек был бы жив и, пребывая в добром здравии, радовался бы уму своего позднего детища.

Пан Олдржих Боржецкий из Врбиц очень часто приезжал теперь в Страж. Дома у него было печально. Пани Алена умерла. Будто растаяла. После рожденья девочки так и не поправилась. Чахла, хирела, пока однажды вечером тоже не отошла. Это случилось в то время, когда в Праге собрался Святомартинский сейм и когда там поумирало столько народа, что магистры медицинского факультета стали опасаться за здоровье приезжих делегатов и приносили им на заседания особым образом приготовленные снадобья. Половина Анделовых садов [32] Анделовы сады — сады в Праге, принадлежавшие аптекарю Анделу (Анджело) из Флоренции. была тогда ограблена.

Старый и молодой Боржецкие подолгу задерживались теперь в Страже, и Ян подружился с Боржеком, быстро проникнув в мысли старшего товарища. Боржецкие было горячие приверженцы чаши, и отец Йошт не очень радовался этой дружбе. Поэтому он хотел присутствовать при беседах мальчиков и направлять эти беседы своим спокойным словом, веселой прибауткой или притчей. Йошту хотелось, чтобы Ян поступил вместе с молодым Боржецким в школу.

Пан Олдржих был очень доволен тем поворотом, который принимают общественные события, и сулил пани Кунгуте всякие перемены, если дворянство возьмет в свои руки власть над страной. Он перечислял пани Кунгуте, сколько крепостей, церквей и монастырей было разрушено и сожжено только в окрестностях Домажлиц и Клатовском крае и сколько их еще погибло во всем королевстве.

— Прежде вы не принимали судьбу монастырей так близко к сердцу, пан Олдржих, — улыбнулась пани Кунгута.

— У меня было довольно забот о своем собственном хозяйстве, пани Кунгута. А теперь, когда это миновало, наступило время кое о чем подумать, особенно зная, что имущество этих монастырей попало в руки наших приятелей, а мы остались на бобах.

Он разгладил свои усы.

— Ах, пан Олдржих, — сказала пани Кунгута, — что же мне тогда говорить?

Пан Олдржих покорно склонил голову и в душе решил, что больше не будет зариться на новые поместья… Но пани Кунгута, понимая настоящее горе соседа, перевела разговор на Олдржихову дочь Бланчи:

— Мне хотелось бы ее видеть. Ваша супруга часто о ней говорила…

Пан Олдржих, встав, торжественно пригласил пани Кунгуту и, как он выразился, рыцаря Яна посетить замок Врбице.

— От вас к нам всего пять часов езды, и я не удивлюсь, если рыцарь Ян приедет верхом. В округе о нем идет слава как о прекрасном наезднике.

Так звал пан Олдржих к себе в замок свою соседку, и пани Кунгута приняла приглашение.

Отправились на следующей неделе. Дело было в начале июля. Панн Кунгута сидела в повозке празднично одетая, в золототканом чепце; рядом гордо гарцевал на коне Ян. Впереди и позади повозки ехали по два челядинца, а возле Яна — слуга его Матоуш Куба. Для Яна это была первая дальняя поездка.

В то утро он был еще веселей обычного. Он не погонял коня, но поминутно переходил на крупную рысь, сбивая хлыстиком листья с нависших над дорогой сучьев. В лесу любовался на белок и птиц, подсвистывал зябликам и манил их к себе на руки. Скоро на плечах и на шапке у него сидела их целая стая, и Ян, резвый, как жеребчик, крутился на коне и подымал его на дыбы на каждом перекрестке. Приказывал челядинцу Мартину, сыну кузнеца, трубить в рог, чтоб попугать углежогов, которые руками разводили: как это так? В такое время года в лесу уже охота идет. Опаленные мужики выходили из обступивших яму лачуг и почтительно кланялись.