Франтишек Кубка - Улыбка и слезы Палечка

Каждую ночь мне снится Иржи. Как он готовится к новому бою, как его тяготит корона, к которой, я не отрицаю, он когда-то всем сердцем и всей душой стремился. Но время переговоров окончилось. Наступает время боев. А король наш так же силен за столом переговоров, как и на поле битвы. Дай только, боже, ему здоровья!

Я везу ему из Рима индийского перца, шафрана, муската и других кореньев, а у седел моего и Брадыржева коней качаются мехи с вином, полученным от лозы, выросшей из слез господних. Ему понравится. А королеве поднесу пурпурный кожаный кушак с золотыми украшениями и золотой пряжкой. Себе же достал книгу, одну-единственную… «Inferno» [188] «Ад» (итал.) . , написанную много лет тому назад вашим любимым Данте, где в нескольких терцинах речь идет и о нас, о наших чешских королях.

Мне хотелось увидеть место, где жил святой Франциск и где он устраивал с птичками божьими игры вроде тех, которые иногда устраиваю я. Мне хотелось спросить там козликов и овец, божьих коровок и жуков, разговаривал ли с ними кто-нибудь с тех пор так хорошо. Но я туда не попал и только случайно видел море: сбежал как-то утром в Остию и провалялся там целых два часа под низкорослыми соснами на светлом песке. Даже немножко поспал, как ребенок, убаюканный материнской песней. Ах, море, величавое, жестокое и ласковое! Увижу ли я когда-нибудь тебя? Я когда-то любил Вергилия за его описания морских бурь. И некто, любимый мной, слушал, как я твержу гекзаметры мантуанца. Я был тогда ребенком, и она тоже. Ее звали Бьянка. С тех пор я не любил ни одной женщины…

Монсеньер, я вам исповедуюсь. Исповедуюсь и прощаюсь с вами… Лючетте не передавайте поклона. Пускай себе мирно толстеет и стареет в страхе божьем. Довольно нагрешила! Но кланяйтесь своему Горацию, своему, полному хаоса, темному кабинету, своим книгам и своему вину. Передайте поклон и вдохновенному, славному повару вашему — от неизвестного поклонника его искусства. И университету! Пожелайте ему, чтоб он вернулся на дорогу бесстрашного исследования и учил не только сидящих за партами, но и толпящихся на площади! Наш университет делал это еще при магистре Яне. И должен будет делать это в дальнейшем, а то его могут закрыть. И еще передайте поклон маленькому своду неподалеку от Лючеттина дома, где наверху, среди ребер, изображена женщина, у которой вместо грудей — виноградные грозди.

Мне только тридцать один год, но по свету я брожу уже добрых два десятка. Я устал. Но еще не сослужил всей службы своему королю. Так что буду служить дальше. До самой смерти. Беспокойная наша жизнь не знает отдыха. Матей то же говорит и при этом довольно грубо ругается. Это его привычка и отдохновение. Четверть часа ругани заменяет ему три ночи сна. Вот каковы эти былые воины!

Я писал бы вам так целые дни напролет и никогда бы не кончил. Верона — красивый город, но я не могу здесь спать. Думаю о вас и пользуюсь ночной порой, чтобы засвидетельствовать вам при помощи этого письма, что благодарен за все, помню вас и очень огорчен, что мне не удалось еще раз повидаться с вами. Я уезжаю почти без всякой надежды увидеть вас еще раз на этом свете. У меня просто возможности не будет. Святой отец придумал для меня новое занятие на много лет вперед.

Человек, созрев, начинает понимать, что жизнь — это расставанье. Итак, храни вас господь, дорогой друг, и будьте здоровы! Здоровы, веселы и вечно молоды!

Ваш Джанино».

Верона. 12 апреля 1462 г.

Стояла груша в широком поле…

Долгие годы — на солнце и в туманах, средь бурь и снега. Стояла в широком поле близ замка Страж. Никто ее не прививал, никто не окапывал. Нежной и хрупкой была она в молодости, крепкой стала в зрелые годы, сильной, суковатой. Осенью падали с нее листья. Северный ветер ломал ее ветви.

Постарела она, поседела. Все соки ушли из тела ее и уж больше не обновились. Захирела она, зачахла. От вершины до корней. По частям. Остались только ствол да сучья. А ветвей нету. Но не загнила. Ветер напирал на нее — не сломил. Снег падал, дожди лили с гор, но червь не подточил ее. Такая она была твердая и сухая!

Но потом истлел ее корень. Превратился в белый прах. И упала она одним весенним утром, когда восходящее солнце позолотило далекие домажлицкие башни. Вздохнула с облегчением и умерла…

Не стало больше старушки в стражском замке среди живых! Отошла, не повидавшись с единственным сыном. Похоронил ее пан Боржек рядом с ее доблестным первым мужем — Яном Палечком из Стража.