Руфин Гордин - Шествие императрицы, или Ворота в Византию

Может, это болезнь такая? Находит на него со всех сторон: снаружи да изнутри. Может, нечто в атмосфере такое, что его отуманивает, а другим нечувствительно? Оттого, что он тоньше да деликатнее других прочих?

Загадку сию разгадать она не в силах. Советовалась с докторами тайно ото всех, взяла с них клятвенное обещание никому ни полслова о предмете сих совещаний. Да что они знают! Пустились в ученые разглагольствования, что-де все дело в физической и духовной материи, что у светлейшего князя был во младенчестве родимчик либо был сильно головкой ушиблен.

Пустое все. А состояние это — великая помеха. Становится он вял, пятится назад, когда надобно с решительностью идти вперед, ломая все препоны.

Приходится тогда взывать к нему, стучать, дабы достучаться, трясти. Ежели с энергичностью добиваться своего — приходит в себя. Тогда снова деятелен, великолепен, мудр. Не-за-ме-ним… Вот уж точно — незаменим. Другого слова не сыщешь.

Она снова вернулась мыслию к Павлу. Досада грызла ее: сын упрям и едва ли не глуп, вылитый отец. Так же самонадеян, вздорен, такой же сумасброд. И эти узкие губы… Глаза неопределенного цвета с выпуклинкой, постоянно расширенные, словно в ожидании чего-то.

Но вот нос… Нос-то не от законного батюшки. Похоже, нос от Сергея Салтыкова. Давний то был грех, но сладкий, как всякий грех. Верно, семя их смешалось, что-то от одного, что-то от другого…

Был еще третий, четвертый, пятый… Мужской деспотизм не разрешает женщине многообразия в любви. Особенно ежели она на вершине власти. Турецкий султан может иметь гарем с сотнями наложниц, французские короли меняют любовниц, притом прилюдно, другие монархи тоже, как слышно, не отличаются постоянством.

А ее, Екатерину, осуждают. Можно ли смирить естество, ежели в нем господствует Женщина? Прежде всего женщина! И женская страсть неодолима. В ней есть нечто такое, что непобедимо. Вряд ли Всевышний осуждает любвеобильное сердце, равно и то, что естественно, что есть высшее наслаждение, которое он же и даровал сынам и дочерям человеческим.

Невзгоды, выпавшие на ее долю в первые годы замужества, приучили ценить радости жизни, из коих едва ли не самая доступная — близость. И те же невзгоды закалили Екатерину. В ней проклюнулись мужские черты: стойкость, мужество, выносливость, умение мгновенно реагировать на опасность и достойно встречать ее. Принц де Линь первый оценил эти черты ее характера [15] Шарль Жозеф де Линь (1735–1814) — принц, происходил из очень старинной бельгийской фамилии. Молодым тайно оставил родину и поступил во французские войска, но в 1752 г. перешел в австрийскую службу и участвовал в Семилетней войне. В 1782 г. был отправлен с важным поручением к Екатерине II, заслужил ее благосклонность и находился в ее свите во время путешествия по России. Участвовал в осаде Очакова, затем, при взятии австрийцами Белграда, командовал корпусом. Сочинения де Линя замечательны по характеристикам современных ему лиц и событий и по мыслям о военном искусстве. . Он был изрядным острословом и окрестил ее Екатерин Великий.

Теперь Екатерин Великий не могла сломить упрямство собственного сына. В нем, как она ни всматривалась, не было ее черт. Упрямство и жесткость — не от нее: она была податлива и мягка в обращении. Не потому ли столь легко завоевывала сердца — мужчин и женщин, вельмож и слуг, венценосцев и простолюдинов.

А вот сердце собственного сына, равно и сердце невестки, было неподатливо. Так и не достучалась — и в этом случае, и почти во всех других.

Что делать, придется ехать без внуков, как это ни огорчительно. Екатерина даже не думала, что отказ родителей отпустить с нею мальчиков причинит такое огорчение, даже боль. С годами она все больше привязывалась к ним, равно и к детям вообще. Она выработала для них собственную систему воспитания, сама отбирала гувернеров, устраивая им придирчивый экзамен, сочиняла сказки и нечто вроде учебников, сама кроила им костюмчики, наконец, увлеченно играла с ними в разные игры…

«Что ж, пройду этот путь одна. С людьми приятными», — думала она.

Чело постепенно разгладилось, глаза посветлели: матушка-государыня долго не кручинилась. В приемную залу вышла со своей неизменной улыбкой, легкой походкою. Такою ее привыкли видеть подданные во все времена. Благосклонно обвела глазами собравшихся, приветствуя их плавным наклоном головы. Подозвала обер-шталмейстера Льва Нарышкина.

— Прикажите быть в полной готовности всем, кому ведать надлежит. Завтра — в путь.