Руфин Гордин - Шествие императрицы, или Ворота в Византию

После завтрака — два часа занятий. Обычно это переписка. Среди ее адресатов — барон Гримм (этот чаще всего), Вольтер, до своей кончины в 1778 году, и Дидро, почивший шестью годами позже. Оба были предметом неустанного попечения Екатерины и заботы об их благосостоянии: Екатерина щедро заплатила обоим за их библиотеки.

Затем наступает время докладов. Первым — петербургский полицмейстер, за ним личный секретарь императрицы, министры, вельможи. Она внимательно выслушивает каждого, приветлива со всеми, даже если визитер принес худые новости.

День заполнен до отказа: приемами сановников, послов, разбором иностранной почты. Секретарь зачитывал государыне перлюстрированные письма дипломатов и некоторых лиц, которые возбуждали подозрение. Перлюстрация была в обычае, и Екатерина относилась с нескрываемым интересом к содержанию писем. «Прежде всего я женщина, — говорила она, — и не чужда любопытства. Иной раз не мешает заглянуть в замочную скважину — это в моих интересах: политических и личных». Однако об этом интересе государыни знали только ее личный секретарь и глава Тайной канцелярии Шешковский.

…В полдень ей доложили, что приехал великий князь Павел Петрович.

— Ступайте все. Я хочу говорить с ним наедине, — распорядилась Екатерина.

Павел вошел быстрыми шагами, тонкие губы раздвинула нарочитая улыбка.

— Желаю здравствовать, государыня-матушка, — произнес он своим скрипучим голосом. — Пожалуйте ручку.

Он приложился к руке: губы были холодны и сухи.

— Как здоровье супруги? — торопливо произнесла Екатерина. — А дети, здоровы ли?

— Супруга здорова, слава Богу, она вся в заботах о детях, а потому не могла прибыть вместе со мною. Что касается мальчиков, то они еще не оправились после болезни. Было бы неосмотрительно и даже опасно везти их в столь долгий вояж. О чем, впрочем, я отписал вашему величеству.

— Полагаю, их состояние не столь тяжко, любезный сын. — Екатерина старалась сдержать раздражение, и тон ее можно было счесть участливым и даже сердечным. Она была превосходной лицедейкой и на театре имела бы несомненный успех. Меж тем внутри у нее все кипело.

Помолчали. Сделав над собою усилие, Екатерина как можно мягче произнесла:

— Вы знаете, любезный сын, какова важность моего путешествия в южные пределы империи. Не обозрения ради предпринимаю я его, не любопытство мною движет. Сие есть акт политический, да. Прежде всего, его цель — показать государям сопредельных стран силу и мощь России, ее естественное движение на юг…

При последних словах дверь растворилась и вошел фаворит Александр Дмитриев-Мамонов.

— Ах, пардон! — воскликнул он. — Я думал, ваше величество одне. Простите, тысячу раз простите.

Фавориту разрешалось все. В том числе явление без доклада. Но на этот раз Екатерина проговорила рассерженно:

— Ваше вторжение неуместно, Саша. Прошу покинуть нас немедля. У нас семейный разговор.

Мамонов, кланяясь, удалился, плотно притворив за собой дверь.

— Продолжу. Известно вам, любезный сын, сколь великий план выношен нами. Оттоманская империя — колосс на глиняных ногах. Об этом писал еще князь Дмитрий Кантемир [8] Князь Дмитрий Кантемир (1673–1723) — молдавский ученый и политический деятель. С 1711 г. в России, советник Петра I, участник Персидского похода 1722–1723 гг. в своем сочинении «История возвышения и упадка Оттоманской империи». Князь был великим знатоком положения: он был почти что турок, вырос в Царьграде и был у нехристей в чести, так как изучил мусульманский закон лучше, чем их собственные законники, все эти улемы и муллы.

Кантемир вспомнился Екатерине еще и потому, что его потомок, гвардейский офицер, чрезвычайно пригожий, надо прямо сказать, стал упрямо домогаться милостей государыни. Екатерина не разрешила наказывать его, но повелела «привесть в чувство». Начальники привели в чувство — сослали в Тамбов. Впрочем, предок шалуна был ею почитаем. А его книгу, изданную в Париже по-французски, изучила от корки до корки. В ней князь Кантемир, человек высокой учености, советник Великого Петра, весьма обстоятельно обрисовал пороки турецкой государственности и предрекал скорое падение сей империи, основанной на насилии, гнившей в его времена, гниющей и ныне.

— Турки неправедно утвердились в Европе, они предали мучительной смерти сотни тысяч христиан, они жируют за счет наших единоверцев на их земле, которую захватили.

Екатерина все более воодушевлялась. То, что она вынашивала вместе с Потемкиным, его идею возрождения колыбели православия Византии, требовало выхода. Она избегала говорить с придворными, даже с близкими ей, на эту тему. Но она, эта идея, жила в ней не утихая; иной раз ей казалось, что возрождение Византии — главная цель ее царствования. Да и светлейший, Гриша, Григорий Александрович, не раз признавался ей, что это и его заветная цель, что он призван Всевышним и своим покровителем Николаем Угодником повести русское войско в поход на Константинополь.