Сюсаку Эндо - Самурай

Самурай почувствовал себя оплеванным. Из угла каюты, все еще сырой после бури, слышался переливчатый храп. Храпел Танака. Неужели это был сон? — вздохнул Самурай. Он понял, что сон навеян сохранившимися в его сознании словами Мацуки, сказанными им несколько дней назад. Самурай ничего не рассказал ни храпевшему теперь Танаке, ни Ниси о том, что услышал, он боялся, что они поверят Мацуки.

«Нет, ни господин Сираиси, ни господин Исида не могли сделать такое», — сказал себе Самурай, поправляя набедренную повязку.

Он снова закрыл глаза, но заснуть никак не мог. Перед ним отчетливо всплыли веселые лица играющих во дворе детей, профиль Рику. Он воскрешал в памяти свой дом, комнату за комнатой. Чтобы заснуть, он попытался вспомнить пейзажи Ято. Еще покрытые тающим снегом горы и поля…

Второй шторм сильно потрепал корабль. «Сан-Хуан-Баутиста» потерял мачту, парус и шлюпку, внутрь попало много воды, на палубе валялись обрывки снастей. Мне поранило лоб, но не серьезно. И испанская команда, и японские матросы целыми днями не покладая рук откачивают воду. Однако наши беды не идут ни в какое сравнение с теми, которые пришлось пережить девяносто три года назад капитану Магеллану и его кораблю в том же Тихом океане, где мы сейчас находимся. Магеллан и его товарищи не имели пищи, вода протухла, я слышал, что они ели даже корабельных крыс и куски дерева. К счастью, у нас еще есть бочки с водой, и в пище тоже мы пока недостатка не испытываем. Правда, прошлой ночью из-за шторма мы потеряли в море нескольких японских матросов, а в большой каюте появились раненые и больные. До самого утра я не как переводчик, а как священник оказывал помощь пострадавшим японцам.

Среди раненых в особенно тяжелом состоянии пожилой купец Яхэй и Сэйхати — слуга Хасэкуры. Их придавило ящиками; Яхэй харкает кровью, у Сэйхати, безусловно, сломаны ребра. Я напоил обоих вином и сделал им компрессы; они совсем ослабели, даже говорить не могут. Боюсь, довезти их живыми до Новой Испании не удастся.

Хотя мы покинули Японию всего месяц назад, у меня такое чувство, что мы плывем уже несколько месяцев. Мое нынешнее плавание не особенно отличается от того, которое мне пришлось проделать тринадцать лет назад, когда я впервые отправился на Восток, а беспокойство, все сильнее овладевающее мной, объясняется скорее всего тем, что мне не терпится как можно скорее выполнить свой план.

Вечером, после богослужения на палубе, я, словно проникнув в неведомые души посторонних мне людей, понял наконец, почему мне хочется снова вернуться в Японию, почему я так привязан к этой стране. Разумеется, не потому, что японцы религиознее других народов Востока и потому восприимчивы к истине. Напротив, во всем мире не найдется другого народа, который бы, обладая восприимчивостью и любознательностью японцев, так решительно, как они, отвергал бы то, что воспринимается ими как бесполезное, ненужное в этом бренном мире. Даже делая какое-то время вид, что прислушиваются к учению Господа, они поступают так только из стремления укрепить свою военную мощь и приумножить богатства. Меня не единожды охватывало в этой стране чувство отчаяния. Японцы слишком привержены мирским благам и совсем не думают о вечности. Тем не менее именно это разжигает мое проповедническое рвение. Мне предначертано возвратиться в Японию только во имя того, чтобы преодолеть все трудности, встающие на пути приручения этих диких, неподатливых зверей. В моих жилах течет кровь деда, завоевавшего Вест-Индию и снискавшего благосклонность короля Карла V. Я унаследовал кровь и Васко де Бальбоа, моего двоюродного деда по материнской линии, — он был правителем Панамы. Мои предки — гордость нашей семьи — покоряли страны огнем и мечом, а я хочу покорить Японию Словом Божьим. Во мне течет их кровь — кровь моих предков, и да поможет мне Господь отдать свою кровь во благо Японии…

Ярко светит луна. Ночное море сверкает. В десять часов тушат все фонари, кроме самых необходимых, на освещенной лунным светом палубе отчетливо виден каждый, самый мелкий предмет.

«Господи, сделай меня пастырем людей этой страны. Прими мою кровь во благо Японии, как Ты отдал свою во благо людей».

В течение ночи состояние раненых ухудшилось. Из большой каюты наконец удалось вычерпать воду, и часть японцев, которым все это время приходилось жить в коридоре, смогли вернуться в нее, но этих двоих тронуть с места нельзя.

После полудня купец Яхэй умер. Вслед за ним умер Сэйхати, слуга Рокуэмона Хасэкуры. Японцы до самой смерти своих товарищей стояли рядом с ними и негромко читали сутры, рассказывая, что их ждет в «гокураку» — по-нашему, в раю. Таков обычай. Товарищи Сэйхати провожали его в последний путь, горестно склонив головы, а их хозяин Хасэкура со слезами на глазах накрыл мертвеца кимоно и читал сутры. Этот невидный посланник, кажется, весьма добр к своим людям.