Сюсаку Эндо - Самурай

Увидев отца, Кандзабуро вздохнул с облегчением и, поклонившись, убежал на кухню. Дым поднимался к закопченному потолку. Этот покрытый копотью уголок у очага был местом, где еще при отце, а теперь и при нем обсуждались и решались самые важные вопросы, где улаживались споры между жителями деревни.

— Я ходил в Нунодзаву и виделся с господином Исидой. — Дядя снова откашлялся. — Господин Исида сказал, что о землях в Курокаве ответа из замка еще не поступало.

Самурай молча ломал сухие ветки для очага. Их сухой хруст помогал ему сносить причитания дяди. Молчал он вовсе не потому, что ничего не чувствовал и ни о чем не думал. Просто не привык показывать владевшие им чувства и терпеть не мог противоречить. Особенно тяжело ему бывало от разговоров дяди, изо всех сил цеплявшегося за прошлое, которого не вернешь.

Одиннадцать лет назад, когда Его светлость выстроил новый замок и город и перераспределял владения, он пожаловал семье Самурая долину Ято с тремя деревнями вместо земель в Курокаве, которыми они владели испокон веку. Пришлось переселиться на эти скудные земли — и все это во исполнение плана Его светлости поднимать пустоши, но у отца Самурая были свои предположения на этот счет. По его мнению, причина заключалась в том, что, когда Хидэёси [ 4] подчинил князя, недовольные этим феодальные дома Касай и Одзаки подняли восстание и кое-кто из дальних родственников семьи Самурая оказался втянутым в него. Потерпевших поражение отец Самурая не преследовал и дал им бежать — Его светлость, возможно, припомнил это и в наказание лишил земель в Курокаве. Так полагал отец.

Сухие ветки трещали в очаге, словно это отец и дядя роптали на несправедливость. Дверь кухни раздвинулась, и Рику, жена Самурая, принесла сакэ и суп из мисо [ 5] в мисочках, сделанных из высушенных листьев магнолии. Взглянув на дядю и мужа, молча ломавшего ветки, она сразу поняла, о чем идет разговор.

— Слышишь, Рику, — повернулся к ней дядя, — придется и дальше жить на этой дикой земле.

Так он называл долину Ято. По ней протекала речушка, в которой было больше камней, чем воды, на скудных полях удавалось выращивать немного риса, а кроме него только гречиху, просо и редьку. К тому же зима наступала здесь раньше, чем в Курокаве, где они жили прежде, и была намного суровее. Всю эту местность — и холмы и лес — укутывал слепяще-белый снег, и люди, укрывшись в темных домах, слушая долгими зимними ночами вой ветра, с нетерпением ждали прихода весны.

— Эх, если бы война! Если бы только началась война, мы бы уж показали себя, и наши заслуги зачлись, — снова запричитал дядя, потирая худые колени.

Однако прошли те времена, когда Его светлость только и делал, что воевал. Западные провинции еще сохраняли независимость, но восточные уже подчинились власти Токугавы [ 6], и даже Его светлость, один из могущественных даймё Митиноку, уже не мог по собственной воле распоряжаться своими войсками.

Самурай и его жена — теперь уже оба — ломали сухие ветки и терпеливо слушали ворчание дяди, пытавшегося вином и хвастовством своими заслугами заглушить не находившее выхода недовольство. Они уже столько раз слышали его причитания и так привыкли, что воспринимали их как неизбежное зло.

Поздно ночью Самурай послал двух слуг проводить дядю. Сквозь приоткрытую дверь были видны разрывы в тучах, освещенных таинственным лунным светом: снег кончился. Собаки лаяли, пока фигура дяди не скрылась из виду.

В Ято боялись не столько войны, сколько голода. Еще были живы старики, помнившие, какие беды принес голод.

В том году зима была на редкость мягкая, напоминавшая скорее весну: горы на западе заволакивал туман, и их почти не было видно. Но в конце весны, когда начался сезон дождей, лило без конца, и даже лето выдалось такое промозглое, что утром и вечером невозможно было выйти из дому без теплой одежды. Посевы на полях гибли, не успев взойти.

Запасы кончились. Жители деревень Ято стали есть корни лиан, которые они выискивали в горах, рисовые высевки и солому, шедшие на корм лошадям. А когда и этого не стало, начали забивать таких нужных в хозяйстве лошадей и собак; варили даже древесную кору и травы, чтобы хоть как-то заглушить голод. Когда все подчистую было съедено, крестьяне, покинув деревни, разбрелись кто куда в поисках пищи. Тех, кто падал в пути от голода, даже самые близкие оставляли умирать на дороге, не в силах помочь. Трупы пожирали шакалы и клевали вороны.

С тех пор как семья Самурая поселилась в этих местах, такого страшного голода не бывало, но все равно отец приказал крестьянам заготавливать каштаны, желуди, просо и хранить в мешках на настилах под крышей. И теперь каждый раз, видя в деревенских домах мешки, Самурай вспоминал не вечно брюзжащего дядю, а молчаливого отца, который был намного умнее своего брата.