Не понять.
6
Нет страшнее боли, чем боль возвращения к жизни.
Лежит Настя лицом вниз. Вся до последней клеточки соткана из боли, вся переполнена радостным ожиданием освобождающей смерти. Вот сейчас смерть подойдет, едва коснувшись, поцелует, улыбнется ей Настя тихой улыбкой. И заберет ее смерть с собой.
Это сладостное ожидание ей знакомо: парашют хлопнул над головой и тут — земля. И ждешь…
Но не пришла тогда смерть. Нет ее и на этот раз. Вместо смерти возвращается жизнь. И это хуже всего.
Так бывает в жизни народа: тысячу лет карабкается вверх, вверх, вверх. И надоело карабкаться, ломать ногти и задыхаться. Устал. Остановился народ. А на высоте удержаться можно — карабкаясь. Остановился народ и заскользил. Заскользил и сорвался. И так хорошо вниз лететь: никакого напряжения, ничего делать не надо, летишь, воздух свежий, думать не надо, ни о чем заботиться не надо. И всем видно: народ в движении. С ускорением. Аж в ушах свистит.
Потом удар.
Для некоторых народов удар бывает смертельным. И исчезают народы. Но некоторые не погибают и не исчезают. И чудовищная боль, которая хуже смерти, переполняет тело и душу народа. И сознает народ: переломаны руки и ноги, возможно, хребет и шея, все в крови, все болью пропитано. И боли мучительны. И слышатся голоса: как хорошо было падать! И есть возможность падение продолжить: вокруг пропасти, и там, за карнизом, пустоты бездонные, только соскользнуть… Боли невыносимы. Карабкаться снова? Тысячу лет? И хочется в пропасть.
Страшно возвращалась жизнь в ее тело. Лучше бы не возвращалась. Гудит голова колокольным набатом, чугунные молоты дробят позвоночник. Она шевельнула рукой и вскрикнула. Она прокляла жизнь, в которую злая судьба возвращает ее. И решила никогда не жалеть жизни. Ни своей, ни чужой. И встретить смерть кроткой улыбкой, когда бы ни выпала ей смерть, сейчас или потом, какой бы ни выпала ей смерть: в собачьих зубах или в опилках расстрельного подвала.
Лучше бы скорее. Лучше бы прямо сейчас.
Но смерть гуляет близко, Настю не замечая. Где-то рядом летел вверх колесами поезд. Вот там сейчас пирует смерть. Где-то рядом рыщут чекисты с собаками, добивая тех, кто выбрался из-под разбитых вагонов. Но ищут они Настю. Даже не ее, а «Контроль-блок». Им не дано знать, зачем. Им приказали. Им приказал Бочаров. Для Бочарова получить «Контроль-блок» — вопрос жизни и смерти. И для Ежова. И для Фриновского. И для Бермана. Так что не над одной Настей смерть крылья распустила. И для товарища Сталина вырвать «Контроль-блок» из лап НКВД — вопрос жизни и смерти. Отключить Сталина от связи — это отключить от власти. Отключат связь и будут передавать приказы от сталинского имени…
Непонятно, почему смерть не идет. Разве трудно Бочарову догадаться, что Настя могла выпрыгнуть раньше, и сейчас лежит где-то рядом с насыпью? Разве трудно найти и убить?
Тихо совсем Настя позвала смерть. Ответила смерть лаем своры чекистских псов. Ответила прямо с насыпи.
Но не подошла.
7
Свиреп и страшен старший майор государственной безопасности Бочаров. Если бы на шее у него шерсть была, так стояла бы та шерсть сейчас дыбом. И взгляд его не прям, а вроде чуть скошен, вроде он себе все за спину смотрит, вроде без лая и без рева вцепится сейчас зубами в глотку кому-то невидимому за своей спиной. Та самая в нем неподвижность, которая у собак бывает в самый последний момент перед яростным броском.
1
Не знает Настя, сколько времени лежала не шевелясь. Может, минуту. Может, час. Может, день. Мозг ее работает ясно и четко. Как всегда. Но времени не замечает. Время просто не существует. Точнее, Настя существует вне времени. Нельзя сказать, что она живет. Не живет, а блуждает между болью и вечностью.
Вновь она прокляла жизнь и поклялась себе не жалеть жизни, когда ее будут убивать. Ей никогда не приходило в голову, что можно тихо, спокойно умереть. Она знала, что ее зарубят топором. Знала, что поднимут на нож. Знала, что ей однажды в затылок стрельнут. Другие возможности она представить не могла. Это была та самая граница, дальше которой ее воображение не шло. И тут она чувствовала себя младшей сестрой Сталина. Он тоже не мог умереть сам. Ночами Настя отчетливо видела морду террориста, который стреляет в товарища Сталина, руку ближайшего друга, который в стакан с водой порошок сыплет…
Ясно ей, почему смерть к ней не подходит: от каменной насыпи ее отбросило к лесному озеру, и тело лежит не на острых сухих камнях, а в мягкой холодной влаге. Протянула руку, опустила ладонь в чистую воду. Зачерпнула воды. Плеснула в лицо. Еще. Подтянулась к воде. Опустила лицо в воду. Подняла голову. Попила воды. Где «Контроль-блок»? Вот он. За спиной. В мешке. Не поломался? Разве такая штука ломается? Такую железяку хоть с самолета бросай. Может, он ей жизнь спас, как броневой плитой спину прикрыв.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу