Валерия Орлова - Четыре любви маршала Жукова. Любовь как бой

Провожать Егора должен был дядя Сергей.

— Ну, сынок, с Богом! — сказала Устинья и, не выдержав, горько заплакала, прижав сына к себе.

Глаза Константина тоже покраснели, будто он собирался расплакаться, но сдержался. Молча обнял Егора, похлопал по плечу и отвернулся.

До Черной Грязи Егор с матерью шли пешком. Раньше Егор здесь собирал ягода да грибы, а теперь вот неизвестно, вернется ли когда-нибудь сюда. Родные места вдруг стали ему неимоверно дороги. Захотелось еще раз обнять отца, взглянуть над дом, поболтать с Лешкой. Что теперь будет?

— Помнишь, как вот на этой полоске, около трех дубов, когда мы с тобой жали, я разрезал себе мизинец? — вдруг спросил Егор.

— Помню, сынок. Матери всегда помнят о том, что было с их детьми. Плохо поступают дети, когда они забывают своих матерей.

— Со мной, мать, этого не случится! — твердо произнес мальчик.

Внезапно начался дождь. Сначала он лишь накрапывал, затем ударил в полную силу. Егор и мать побежали к поезду.

Поезд медленно набирал ход. В вагоне было темно, лишь одна сальная свечка выхватывала из мрака угол. Деревья за окном и дома приобретали все более размытые очертания, по мере того как поезд разгонялся. Вагон был узким, пахло сыростью, и было прохладно.

Егор раньше никогда не ездил на поезде, даже железной дороги не видел. Огромный снаружи механизм, а внутри такой тесный и убогий, казалось, не принадлежал этому миру. Словно огромное фантастическое чудовище, поезд несся вперед, увозя мальчика в неведомые дали, от его родных, от его деревни…

Когда миновали станцию Балабоново, показались многоэтажные дома, подобных которым Егор тоже никогда не видел. Мальчик во все глаза смотрел на эти махины.

— Дядя, что это за город? — спросил Егор у пожилого мужчины, стоявшего у окна вагона.

— Это не город, паренек. Это нарофоминская ткацкая фабрика Саввы Морозова. На этой фабрике я проработал пятнадцать лет, — грустно сказал он, — а вот теперь не работаю.

— Почему? — спросил Егор.

— Долго рассказывать… здесь я похоронил жену и дочь.

— А кто такой Савва Морозов? — не мог скрыть любопытства Егор.

— Да вот такой предприниматель…

Мальчик видел, как побледнел пожилой человек и на минуту закрыл глаза:

— Каждый раз, проезжая мимо проклятой фабрики, не могу спокойно смотреть на это чудовище, поглотившее моих близких…

Мужчина вдруг отошел от окна, сел в темный угол вагона и закурил, а Егор продолжал смотреть в сторону «чудовища», которое «глотает» людей, но не решался спросить, как это происходит. Тем не менее Егор решил во что бы то ни стало узнать, кто этот таинственный человек, Савва Морозов.

В Москву поезд прибыл на рассвете. Вокзал поразил Егора, но еще больше поразила толпа народу. Все куда-то спешили, суетились, кричали, смеялись, возмущались. Толчея и давка, шум и гам. Все пихались и толкались, казалось, цель жизни этих людей в том, чтобы куда-то успеть. Егор ошалело оглядывался, не понимая, зачем все так несутся.

— Ты рот не разевай, — бросил пожилой мужчина, с которым разговаривал Егор. — Здесь тебе не деревня, здесь ухо востро нужно держать.

Наконец Егор с дядей Сергеем выбрались на привокзальную площадь. Здесь же располагался и трактир, возле которого, несмотря на ранний час, шла бойкая торговля сбитнем, лепешками, пирожками с ливером, требухой и прочими яствами, которыми приезжие могли подкрепиться за недорогую цену. Идти к хозяину было еще рано, и Егор с дядей решили отправиться в трактир. Вокруг было сыро и грязно, на дороге валялись пьяные оборванцы. В трактире громко играла музыка, Егор узнал мелодию знакомой песни «Шумел, горел пожар московский». Некоторые посетители, успев подвыпить, нестройно подтягивали.

После трактира Егор с дядей отправились на Большую Дорогомиловскую улицу и стали ждать конку. При посадке, в спешке и суете, поднимавшийся впереди по лесенке какой-то мужчина нечаянно сильно задел мальчика каблуком по носу. Из носа пошла кровь.

— Говорил тебе, смотри в оба! — сердито прикрикнул дядя Сергей.

А дядька сунул Егору кусок тряпки и спросил:

— Из деревни, что ли? В Москве надо смотреть выше носа, — добавил он.

Вокзальная площадь и окрестные улицы не произвели на Егора особого впечатления. Домишки тут были маленькие, деревянные, облезлые. Дорогомиловская улица грязная, мостовая с большими выбоинами, много пьяных, большинство людей плохо одеты.

Но по мере приближения к центру вид города все больше менялся: появлялись большие дома, нарядные магазины, лихие рысаки. Егор словно оказался в другом мире. Это уже не деревня, это место из сказки; оттуда же появился и поезд, который привез мальчика сюда, и мужчина, упомянувший про Савву Морозова, но так и не рассказавший всей истории. Егор был как в тумане, плохо соображал и был как-то подавлен. Он никогда не видел домов выше двух этажей, мощеных улиц, извозчиков в колясках с надутыми шинами, или, как их звали, лихачей, мчавшихся с большой скоростью на красавцах орловских рысаках. Не видел он никогда и такого скопления людей на улицах. Все это поражало воображение, и мальчик молчал, рассеянно слушая своего провожатого.