Франсиско Эррера Луке - Луна доктора Фауста

– Возьмите Мартина, он владеет индейскими наречиями не хуже меня. А кроме того, такова воля губернатора. Он запретил мне участвовать в экспедиции потому, дескать, что ему не нравится моя фамилия.

– Что особенного в фамилии «Ока»? [11] Ока (oca, исп. ) – гусь. – спросил Инфанте.

– Сам не знаю. Не нравится, и все тут.

– Ну, он совсем спятил! – заявил Хуан де Гевара.

– Истинная правда! Оттого мне и не обидно оставаться в Коро. С таким предводителем вы гораздо раньше попадете в преисподнюю, чем в Дом Солнца.

Экспедиция была хорошо снаряжена и готова к выходу. У солдат были веселые лица, бодрая поступь.

Гуттен перевел взгляд на губернатора и увидел, что тот мрачен и угрюм. «Слава богу, Федерман задержался в Маракаибо и не сможет исполнить свои зловещие намерения», – подумал Филипп.

В эту самую минуту, точно в насмешку, Федерман в сопровождении двух всадников показался на улице.

– Не думай, что я приехал только для того, чтобы помахать тебе вслед, – весело сказал он Филиппу. – Я все рассчитал точно и, как видишь, появился в самый последний миг.

– Дон Николас! – окликнул его солдат. – Вас требует к себе губернатор.

– Мы еще увидимся, – лукаво подмигнул Федерман и тронул коня к домику Спиры.

Уже смеркалось, когда Филипп решил зайти туда. Из-за двери до него донесся звучный голос губернатора:

– … и я строго-настрого запрещаю вам выходить из Коро дальше чем на двадцать лиг. Я вовсе не хочу, чтобы повторилась уловка, стоившая жизни дону Амвросию Альфингеру. Вот все, что я имею вам сообщить. Можете идти.

Федерман не проронил ни звука. Он нашарил дверь и вылетел на улицу, словно и не заметив Филиппа, стоявшего в двух шагах от него.

– Ну, с Федерманом покончено, – с довольным видом сказал Спира. – Этот глупец полагал, что ему удастся утаить те козни, которые он плел вкупе с епископом, чтобы взбунтовать войско по выходе из Коро. Теперь никто не станет на моем пути к Дому Солнца. Да, кстати, – спохватился он, – велите прислать ко мне Эстебана Мартина, и немедленно. Я должен отдать ему распоряжения на завтра.

– Это потребует времени. Вы, должно быть, не знаете: переводчик живет в полулиге от города.

– Прекрасно знаю! – раздраженно ответил губернатор. – Как знаю и то, что он завел себе десяток наложниц, а они варят колдовское зелье, не дающее женщине зачать.

В эту минуту послышались оживленные голоса, и в комнату вошли Вильегас и Дамиан де Барриос.

– Мы к вам с отрадной новостью, ваша милость, – заговорил Вильегас и, когда Спира устремил на него вопрошающий взгляд, продолжил: – Сеньор де Барриос и ваш покорный слуга решили присоединиться к вашей экспедиции. Вы не будете возражать?

«Ай да епископ, – подумал Филипп, – на место выведенного из игры Федермана он мигом поставил две новые фигуры, и какие!»

В два часа ночи войско покинуло Коро и двинулось в сторону моря. Впереди ехали девяносто всадников, за ними шло три сотни пеших латников, а следом, в окружении арбалетчиков, шагали носильщики – все, как на подбор, рослые, крепкие, угрюмые. Они были скованы цепями по десять человек и тащили на голове объемистые и тяжелые тюки. То и дело слышалась брань и щелканье бичей.

Передовые отряды уже достигли побережья. Полная луна, совершенно круглая и ослепительно яркая, выхватывала из тьмы площадь не менее квадратной лиги. Море было так спокойно, что скрип песка под копытами лошадей заглушал рокот прибоя.

Спира пустил своего коня по плотному и влажному прибрежному песку. Гуттен последовал за ним. Всадники ехали теперь в затылок друг другу, растянувшись длинной вереницей. Море и луна действовали усыпляюще. Носильщики шли с закрытыми глазами и, казалось, спали на ходу.

Пехота тоже еле брела, и только те, кто охранял носильщиков, пребывали настороже, но зато изнывали от скуки, ибо вверенные их попечению индейцы не разбредались, не сбрасывали наземь кладь, не пытались ускорить или замедлить шаг. Санчо де Мурга, томясь бездельем, звонко щелкнул в воздухе бичом, но под укоризненными взглядами товарищей смутился. Через час на берег втянулся и хвост колонны.

Филипп, одолеваемый дремотой, качался в седле, но, рассердившись на себя за эту слабость, выпрямился, полной грудью вдохнул солоноватый морской воздух. Свет луны стал еще ярче, еще ослепительней. Никогда прежде не доводилось ему видеть такой огромный сверкающий диск. Он приковывал к себе взгляд, он переливался всеми цветами радуги. Филипп обернулся: Лопе де Монтальво клевал носом, едва не валясь с коня; Спира даже похрапывал. Филипп придержал коня, отъехал к самой воде и пропустил мимо себя остальных всадников.