Георг Эберс - Серапис

– Она уже стала христианкой! – с жаром воскликнул Марк.

– В таком случае Дада завтра же будет твоей, – с уверенностью заметил Димитрий, – но для этого тебе следует принять совет своего старшего, более опытного брата. Надеюсь, что ты охотно покоришься моим распоряжениям. Если бы я не схватил Анубиса – замечу, кстати, он кусался, как раненая лисица, – если бы я не отправил его в тюрьму и не бегал по всему городу за почтенным настоятелем Козьмой, то отец лишился бы той высокой чести, которая, наконец, выпала на его долю. Кто мог предвидеть, что я стал бы радоваться подобной новости! Но для богов нет ничего невозможного, и я полагаю, что дух моего отца простит мне ради тебя. Однако становится поздно. Итак, за все мои хлопоты я оставляю себе право уведомить мачеху обо всем случившемся. Что же касается тебя, то ты должен пойти сначала к Евсевию и попросить, чтобы он принял к себе на некоторое время бесприютную девочку. Если он согласится, – в чем я не сомневаюсь, – то вы отправитесь с ним к дяде Порфирию и подождете там меня, чтобы я мог, в случае удачи моего ходатайства, проводить вас домой, а при неблагоприятном исходе – к Евсевию.

– Как я могу явиться с Дадой к матери! – воскликнул Марк. – Каким образом...

– Она примет ее как дочь, будь уверен в этом, – прервал его Димитрий. – Только не проболтайся о случившемся раньше времени, иначе – все пропало! Взгляни: вон долговязый привратник запирает уже епископский дворец. Значит, сегодня никакой слух о нашем успехе не может еще распространиться по городу. До свидания, счастливец! Мне некогда.

С этими словами старший брат ушел. Марку очень хотелось расспросить его о многом, но он покорился необходимости и поспешил к своему наставнику и другу старцу Евсевию.

Пока Марк исполнял поручение брата, молоденькая певица нетерпеливо ожидала его прихода с Евсевием. Горго велела кормилице проводить Даду в ярко освещенную музыкальную залу, сказав, что она выйдет к ней, как только больному отцу станет немного легче. Радушная хозяйка не забыла распорядиться об угощении, но посетительница не дотронулась до вкусных блюд и дорогих лакомств. Ей пришло в голову, что Горго нарочно избегает ее, и Дадой овладело грустное чувство одиночества.

Желая как-то унять невольную тоску, девушка принялась рассматривать произведения искусства, украшавшие комнату, гладить руками обивку мебели и, наконец, увидела лютню, стоявшую у подножия статуи музы. Певица взяла несколько аккордов, которые разбудили в ней множество воспоминаний. Она села на диван в отдаленном уголке зала и глубоко задумалась. За последние дни девушка пережила так много нового, они принесли ей столько неожиданного счастья, что казались скорее каким-то блаженным сном. Перед Дадой разворачивалось блистательное будущее, и юное сердечко невольно замирало от опасения, что ее радужные мечты могут не осуществиться. Но молодая девушка, не познавшая еще тяжелых разочарований, через минуту снова начинала верить в свою счастливую судьбу.

Вспоминая горячую, беззаветную любовь Марка, Дада испытывала такое блаженство, что забывала при этом все на свете: и свою обиду на Горго, и беспокойство о родных, и страх перед своей будущей свекровью Марией. За этими размышлениями застала ее дочь хозяина дома. Горго действительно не могла отойти от больного, который только теперь узнал о смерти матери, бывшей добрым гением его семьи. Пока Порфирий находился в Серапеуме, от него скрывали печальную истину по настоянию врача Апулея. Теперь же один из друзей имел неосторожность сообщить ему и другое, еще более ужасное известие, взволновавшее весь город.

В Фессалониках, где находились сыновья Порфирия, было убито войсками императора более пятнадцати тысяч граждан. Это кровавое дело совершилось по приказу цезаря Феодосия, который велел заманить хитростью мирных жителей города на ипподром, чтобы перерезать их там самым предательским образом, мстя им за своего полководца, гота Ботериха, убитого чернью в Фессалониках. Зная страсть своих сыновей к конским бегам, Порфирий не сомневался, что они вместе с другими присутствовали на ипподроме и потому, наверное, разделили трагическую участь людей, павших от рук наемных убийц. Таким образом, судьба в один день отняла у несчастного и горячо любимую мать, и своих цветущих сыновей – опору приближающейся старости. Отец Горго был готов прибегнуть к спасительному яду, если бы не слабая надежда на то, что его дети, может быть, остались в живых. Но, тем не менее, он предавался порывам мрачного отчаяния, как будто для него погибло все на свете.