Георг Эберс - Серапис

Неожиданное счастье этой встречи до того поразило Марка, что он не мог собраться с мыслями.

– Благодарю, благодарю тебя, Дада! – проговорил молодой человек, приняв ее венок и пожимая руки девушке.

Он смотрел ей в глаза, позабыв все на свете и не обращая внимания на брата. Между тем Димитрий, неожиданно обернувшись, бросился одним прыжком на какого-то незнакомого человека, который старался от него скрыться, прикрывая голову полой своей одежды. Марк не думал о том, что на него смотрят тысячи людей, в том числе его родная мать. Бессвязно повторяя слова благодарности, он не трогался с места. Вдруг porta libitinaria, то есть ворота, откуда в прежние времена выносили из цирка убитых и раненых, с треском распахнулись, и в них ворвалась толпа разъяренных язычников, которые принялись кричать на весь ипподром:

– Серапис уничтожен, его изображение разбито! Христиане разрушают святилища богов!

Ужас охватил собравшийся народ; язычники бросились со своих мест на арену, чтобы хорошенько расспросить о случившемся.

В одно мгновение густая толпа окружила колесницу победителя. Не раздумывая долго, молодой человек поднял на руки испуганную Даду, тронул вожжи и, проложив себе дорогу посреди публики, погнал своих измученных, покрытых пеной вороных в главные ворота, выходившие на улицу. Проезжая мимо трибуны, он взглянул наверх, отыскивая глазами мать, но ее не оказалось на прежнем месте. Конюхи Марка последовали за своим господином. Юноша отвязал от пояса вожжи и бросил их рабам. Потом, спрыгнув вместе с Дадой с колесницы, он спросил ее:

– Пойдешь ли ты со мной?

– Куда тебе угодно! – отвечала девушка.

Услышав весть о ниспровержении Сераписа, Мария вскочила со скамьи быстрее, чем позволяло ей достоинство христианской матроны, и под прикрытием стражи, сопровождавшей Цинегия, добралась до ожидавших ее носилок.

На ипподроме начался бунт. Враждебные партии с ожесточением бросились одна на другую, и между ними завязалась драка на подиуме, в верхних ярусах и на самой арене. Таким образом нередко заканчивались состязания и в мирное время. Ожесточение противников все возрастало, и только вмешательство императорского войска прекратило кровавую расправу между безоружными бойцами. Епископ радовался победе христиан как в Серапеуме, так и на ипподроме. Однако он с удовольствием узнал, что знаменитым защитникам язычества Олимпию, Элпадию, Аммонию и другим удалось спастись бегством. Теперь они могли вернуться обратно и снова проповедовать, сколько душе угодно, свои философские доктрины: их могущество было уничтожено, они сделались вполне безопасными для церкви, но пастве Феофила не мешало позаимствовать от них ученость и дар красноречия, необходимый для христианских проповедников.

Александрийский цирк находился за Канопскими воротами, к верху от улицы, ведущей в Элевзий, которая теперь была запружена народом. Смятение и беспорядки на ипподроме заставили более спокойных и миролюбивых жителей поспешить домой; к их числу принадлежали преимущественно люди богатые, прибывшие на состязания в экипажах и на носилках. Пешеходов теснили здесь со всех сторон. Тысячная толпа неудержимой волной хлынула по направлению к городу, и язычникам, которые бросились из Серапеума на ипподром вслед за первыми вестниками несчастья, было трудно прокладывать себе дорогу.

Марк и Дада были также увлечены общим людским потоком. Фабий, старый домоправитель Марии, помог своему молодому господину переодеться после бегов; он снял у него с головы агитаторскую шапочку, застегнул плащ и отправился за ним из цирка, когда юноша повел Даду к городским воротам. Этот верный слуга хорошо понимал все происходившее между возлюбленными, потому что недавно сам провожал Герзу к своей хозяйке. Жена Карниса показалась ему женщиной порядочной и рассудительной, и теперь ее слова оправдывались на деле, так как она приписывала Марку неблаговидные намерения относительно своей племянницы. В то время Фабию было трудно поверить ее обвинениям – до сих пор юноша вел себя безупречно, но домоправитель еще не забыл любовных похождений его покойного отца, пылкого, увлекающегося Апеллеса, и не считал удивительным, что сын со временем пойдет по его стопам. Преданный старик не раз выводил из затруднений своего прежнего господина, когда тот затевал рискованные интриги с прекрасным полом. Теперь Фабий предвидел, что Марку придется выдержать упорную борьбу с властолюбивой матерью, если юноша серьезно посмотрит на свою привязанность к хорошенькой певице и вздумает назвать безвестную, бедную девушку своей женой. В Марке не было ни тени отцовского легкомыслия, и он привык строго относиться ко всему в жизни.