Мулк Ананд - Два листка и почка

— Мама, мама, братец плачет! — крикнул с тропинки возле дороги Балу, старший сын Нараина.

— Ладно, ладно, не забивай мне голову! — ответила ему мать, а сама поспешила к ребенку; если бы не запрещение мужа разговаривать с Чамбели, которую он считал дурной женщиной, она бы не торопилась, да и отвлекаться от работы, пока не выполнен урок, не очень-то хотелось. Нянчиться с детьми жене Нараина было некогда, и она часто думала, что хорошо бы знать способ, как предупреждать их появление на свет. Несколько своих детей ей, правда, пришлось похоронить. Лучше бы, думала она, муж не приходил к ней теперь ночью и не наградил ее еще одним ребенком. Но она начинала видеть толк от своих забот о потомстве: дети понемногу подрастают — скоро они научатся собирать чай и станут помощниками в семье. Балу, которому шел двенадцатый год, уже неплохо справлялся с этим делом. Да и хлопот было с детьми не так уж много — дома их не оставляли. Даже новорожденных брали с собой на плантацию: пока мать работала, они лежали на подстилках под чайными кустами.

Прямо тут же, на лоне матери-земли, под палящим тропическим солнцем, лежали рядком новорожденные. Жена Нараина расстелила обрывок одеяла на тропинке и уложила на него своего младенца, однако окрепший малыш сполз с подстилки и скатился в пыль. Мать подбежала к нему и взяла на руки.

А на днях она разыскала сына в канаве — он упал туда и лежал, уткнувшись личиком в землю. Где-то на южных участках плантаций у одной женщины из Махаблешвара ребенок скатился с обрыва и разбился насмерть. Жена Нараина поцеловала своего младенца и подумала, что хорошо было бы сплести для него гамак и подвесить к ветвям тенистого дерева. Крохотное коричневое существо на ее руках стало требовать молока отчаянным голодным криком. Женщина вынула левую грудь из тесного лифчика и всунула сосок в рот ребенку.

— Я доложу о том, что ты больна, и тебя переведут на половинную ставку, — пригрозил Неоджи, заметив, что она уселась.

— Ладно, ладно, — пробормотала жена Нараина, услышав грубый окрик сардара, но сейчас же бросила кормить ребенка и вернулась на работу. На лице ее блуждала бледная, смущенная улыбка. В ней отражались плохо скрытое возмущение и покорность, чувствовалось безнадежное уныние человека, живущего как автомат, когда уже охладели страсти, любовь и ненависть, оставив на сердце груду золы и пепла.

— Этот презренный сын шлюхи сегодня в боевом настроении, — не унималась Чамбели. В ней кипела злоба на сахиба, ревность к жене Неоджи и презрение к сардару. К тому же ей хотелось выставить себя невинной жертвой и показать, что она сочувствует несчастной женщине подле нее.

— Что ж этот ублюдок, сын бесстыдной матери, думает, что я не знаю, сколько денег и земли ему дают за то, что он торгует своей женой? И та хороша — притихла, как воровка. Эта проститутка и шлюха, готовая отдаться любому встречному, небось отроду колечка не носила, а тут за одну ночь вся вырядилась в драгоценности.

— Собирай внимательно, собирай внимательно, — то и дело понукал работающих Неоджи.

Его жена не смела поднять глаз; она рассеянно обрывала листья, тихая и опустошенная, а в душе ее царило смятение: лишь судорожные вздохи выдавали борьбу противоречивых чувств, которые терзали ее сердце и доводили до отчаянья.

— Чего она молчит? — продолжала приставать Чамбели, — эта сука, готовая путаться с любым кобелем, тварь, чей муж не лучше свиньи, пожирающей отбросы на помойках поселка! Почему же она молчит, эта негодная дочь бесстыдной матери и незаконного отца!..

Жена Неоджи вытерла капельки пота, выступившие на носу, и провела рукой по лицу, точно стирая с него следы похотливых укусов, которые выдавали ее вину, тогда как она хотела быть невинной.

— Вот оно что, — завопила Чамбели, ошибочно приняв движение руки жены Неоджи за угрожающий жест. — Она еще грозит мне! Ах ты тварь, паскуда! — С этими словами она, как хищная птица, выставив когти, бросилась на свою соперницу и стала терзать ее, вцепившись в волосы, кусая что попало, царапая лицо.

Жена Неоджи стала отбиваться, черпая силы в самом своем отчаянии, в самой искренности жара своего раскаянья, но она не могла сладить со своей противницей. Работавшие кругом кули заволновались, послышались возгласы мужчин, женщины закричали, дети заплакали.

Неоджи, подбежав, с размаху ударил своей палкой Чамбели по боку, точно подрубал дерево; однако овладевший ею бес ревности сделал ее нечувствительной к ударам бамбука по ее ребрам, и она еще яростнее впилась в свою соперницу, словно вымещала на ней все свои обманутые ожидания, разочарование и неудовлетворенную плотскую страсть, дремавшие до того в ее полном смуглом теле.