Мулк Ананд - Два листка и почка

— Это сахиб Хант, помощник управляющего, — шепнул Нараин, поспешно подходя к Гангу; затем он обернулся к приближавшемуся сахибу, заранее привычно прикладывая руки ко лбу для приветствия.

— Салаам, хузур, — произнес Гангу, тоже поднимая руку к голове.

— Ты новый кули? — отрывисто спросил Хант на ломаном хиндустани; голова у него тряслась, как в лихорадке.

— Да, хузур, — подтвердил Гангу.

— Кто тебя привез — сардар Бута?

— Да, хузур.

— Где он? — спросил Хант, пристально разглядывая Гангу.

Гангу покачал головой, давая понять, что не знает.

— Почему это он не явился доложить мне о своем приезде? — воскликнул Хант, не обращая больше никакого внимания на Гангу.

— Хузур, он пошел домой, — вмешался Нараин. Хант огляделся по сторонам, нахмурился, круто повернулся и хотел уже уйти, как вдруг Леила, не подозревая присутствия белого сахиба, подбежала к Гангу: — Отец, кушанье го… — но при виде белого человека отпрянула назад и в испуге убежала, сверкнув голыми пятками.

— Чья она? — обратился Хант к Нараину.

— Это моя дочь, сахиб, — сказал Гангу.

— Почему же она убежала? — возмутился Хант. — Позови ее сюда!

— Она еще ребенок, хузур, — поспешно ввернул Нараин, не дав Гангу ответить. — А вот и Бута.

— Ну ладно, — Хант махнул рукой и направился к сардару; за ним побежала стайка любопытных, глазастых мальчишек.

— Благодари судьбу, брат, — предупредил Нараин Гангу. — Этот сахиб очень дурной. Он всегда навеселе. И он не уважает ни наших матерей, ни наших сестер. Он открыто живет с тремя женами кули.

— Да ведь моя дочь еще девочка, — прошептал Гангу. — Он не мог бы причинить ей вреда.

— Здесь всего можно ожидать, брат, — возразил Нараин. — Ни одна девушка и ни одна женщина не может чувствовать себя здесь в безопасности. Но пойдем ужинать, а потом вам надо отдохнуть, вы, наверно, устали после такого длинного пути.

И он увел Гангу.

— Какие будут на сегодня распоряжения, сэр? — спросил Рэджи Хант, молодцевато входя в кабинет Крофт-Кука.

Управляющий сидел, зарывшись в бумаги, и в первый момент даже не взглянул на вошедшего; но вот он поднял голову, улыбнулся и сказал: — Доброе утро, Рэджи! — и стал задумчиво перебирать трубки, лежавшие на подносике с правой стороны его огромного письменного стола, словно решая какой-то сложный вопрос.

— Да никаких, пожалуй, — произнес он немного спустя. — Я сегодня намереваюсь на слоне поехать на станцию, встретить поезд, с которым привезут деньги. Не беспокойтесь. Но мне нужен еще охранник. Кого вы можете мне дать?

— Бута вернулся вчера из поездки на равнину, — ответил Рэджи, — правда, он еще не являлся ко мне с докладом. Его сегодня поставили присматривать за расчисткой леса. Он привез с собой всего лишь одного старика кули с семьей из трех человек.

— Ладно, хватит Буты, — согласился Крофт-Кук после минутного размышления. — Я думаю, нам нечего тревожиться за вербовку. Она наладится, когда улягутся беспорядки, вызванные националистами… Дали этой семье квартиру?

— Да, сэр, еще вчера.

— Отлично, — сказал Крофт-Кук; затем, будто что-то вспомнив, взглянул на часы и недовольно нахмурился: было уже половина десятого.

Это не ускользнуло от Рэджи. Он понял: бура-сахиб выражает неудовольствие его опозданием. Сам Крофт-Кук всегда приходил на работу во-время, минута в минуту.

Пробормотав что-то на прощанье уже не столь уверенным тоном, Рэджи вышел из комнаты.

На улице стояла его верховая лошадь Тайпу, высокая и статная, она грызла удила и косила глазом на красную ливрейную куртку Хамир Синга, вестового конторы.

Взяв у него поводья, Рэджи вскочил в седло и через секунду уже скакал по плантации к участку леса, где проводилась расчистка: администрация намеревалась добавить десяток-другой акров к тем полутора тысячам, на которых тянулись стройные ряды чайных кустов.

Всякий раз, объезжая плантации, Рэджи испытывал прилив гордости при мысли о том, что вот он, белый человек, осваивает новые земли. Его переполняло непередаваемое словами физическое ощущение здоровья, он чувствовал его во всем теле — в пояснице, в мускулах рук, в бедрах, в ногах, затянутых в краги до самых щиколоток. Сознание своей силы вызывало невольное желание привлечь чье-нибудь внимание и вызвать восхищение. Он находился в состоянии какого-то экстаза, но иногда по утрам, если ему случалось немного опоздать на работу и Крофт-Кук укоризненно на него косился, телячий восторг сходил на нет. К тому же в эту одуряющую жару пот лил с него в три ручья, что также, конечно, сильно снижало настроение. Он с облегчением подумал, что сегодня после обеда ему не придется ехать за деньгами для конторы на этой нелепой махине — слоне; как бы великолепно он ни выглядел со стороны, восседая в паланкине, после десятимильного пути желудок от тряски расстраивался на неделю, и к тому же он страдал от морской болезни и изо всех сил сдерживал тошноту, чтобы не осрамиться перед кули.