Вячеслав Шишков - Пейпус-Озеро

Сквозь разорвавшийся туман зловеще смотрела на путников темно-сизая бахрома эстонского леса, лес оказывал так близко, как будто люди только что начали свой путь, или он, не отставая, все время шел за ними следом, спрятавшись в ночной туман.

– Что ж ты, вожак… Сбились! – продрожал голосом похожий на мальчишку писарек Илюшин.

Артель с открытыми ртами растерянно смотрела в черную бороду Луки. Тот сердитым рывком выхватил из-за пазухи кисет и, вгрызаясь в задымившую трубку, уверенно сказал:

– Идем правильно. Это глаз лукавит.

Наверстывая потерянное на отдых время, артель ходко подавалась вперед.

Горизонты прояснялись.

Вдали чуть намечалась русская полоса лесов, за спиною которых серело родное небо.

– Как чувствуете себя, Павел Федосеич?

– Не спрашивай, Коля, – отмахнулся тот; согнутые в коленях ноги его сдавали, в груди наигрывало хриплое мурлыканье, он то-и-дело вскидывал голову и с резким шумом выбрасывал свистящую струю воздуха.

Далеко впереди, на гладкой, слегка вбугренной сугробами поверхности, ясно обозначилось темное и небольшое, с воробья, пятно. Двигаясь навстречу путникам, оно вскоре выросло в галку, потом в большого петуха и остановилось. Острые глаза Луки разглядели лошадь и трех закопошившихся на льду людей.

– Рыбаки, однако, – радостно сказал он.

– Слава богу! – облегченно передохнула вся артель. – Наши. Мужики.

Лука оглянулся назад, скользнул взором по эстонскому берегу, вдруг глаза его прищурились и засверлили даль:

– Погоня, – сдавленно и тихо, но как гирей по голове, ударил он по сердцам товарищей.

У Павла Федосеича упал с плеча мешок. С эстонской стороны на путников опять надвигался воробей, вот он вырос в галку, вот…

– Ребята! Беги к рыбакам! Пропали мы…

Рыбаки совсем близко, погоня тоже не дремала: игрушечная, с зайца, лошаденка, запряженная в сани, быстро росла.

– Помогай бог, братцы, – вразброд и путано закричала рыбакам артель. – Не погоня ли за нами, братцы?

– Она, – сказал широкоплечий белобородый рыбак. – А вы беглецы никак? Плохое дело. Перетрясут вас всех.

– Как перетрясут? – испугался Николай.

Первым движением его – немедленно сдать на сохранение рыбакам заветные золотые часы с кольцом – подарок поручика Баранова. Он быстро расстегнул свою новую американскую шинель, поймал цепочку, но в это время – грох! – выстрел, путники переглянулись, рыбаки же хладнокровно продолжали свою работу.

Крутя хвостом, подкатила клячонка, двое быстро выскочили из саней, третий направил автоматку дулом к путникам и продолжал сторожко сидеть.

– Документы! – резко крикнул эстонец, обветренное с помороженным носом лицо его надменно мотнулось вверх. – Документы! Ну!

– Руки кверха! – вскинув револьвер, скомандовал другой, приземистый и кривоногий.

– Ой, приятели, да что вы, – заикаясь, жалобно проговорил Сидоров. – Нет у нас документов, извините великодушно. Не знали мы.

– Стойте! Пошто вы забираете? – растерянно забасил Лука. – Ведь это втулки к колесьям… А это коса… В деревню несу, к себе. У нас дома нет ничего…

Перетрясли оба мешка Луки и свалили к себе в сани все его добро. Лука клял эстонцев, лез в драку, но каждый раз кидался в сторону от дула револьвера.

– Рыбаки! Вы-то чего смотрите?! – взывал он, хрипя.

Рыбаки долбили лед. Вялый и болезненный прасол Червячков стал раз'яренной кошкой: визжал, грыз насильникам руки, лягался, из его разбитого лица текла кровь.

– Ради всего святого! Это подарок… память о друге… – тщетно умолял Николай Ребров.

Перстень и часы, блеснув золотой рыбкой, нырнули в эстонский карман, как в омут. Отряд уехал. Николай дрожал и готов был разреветься.

– Плюнь, – подошел Сидоров. – Лишь бы живу быть.

Николаю не жаль ни перстня, ни часов, его мучило насилие, грубость, унижение человека человеком.

– Ах-ах-ах-ах, – бросили работу, враз заговорили рыбаки.

– Эх… Такую тяготу люди взяли на себя: народ на народ пошел, брат на брата, – душевно сказал старик-рыбак, он заморгал седыми, древними, в волосатых бровях, глазами и отвернулся.

– Откуда вы? – подавленно спросил Павел Федосеич.

– Мы на чухонском берегу спокон веку живем. Теперича вроде ихнего подданства. А так – православные хрестьяне.

– Не мешкайте, ребята, шагайте попроворней, – сказал кривошеий рыбак и указал рукой: – На перекосых идите, во-он туда!

Беглецы пошли.

Плечам легче, но сердцу и ногам трудней.