Иосиф Опатошу - 1863

— Стой!

Он остановился.

Подъехал офицер с несколькими казаками:

— Ты — барин из леса?

— Я.

— Пойдем с нами!

Они подвели реб Аврома к убитому шляхтичу и повернули его лицом вверх.

— Знаешь его?

Реб Авром всмотрелся в испачканное лицо, подумал, что нос шляхтича, будто приставленный к лицу, вытянулся и стал тоньше, и ответил:

— Я его не знаю.

— Ты лжешь! — крикнул офицер. — Ты заодно с бунтовщиками?

Реб Авром молчал.

— А откуда он вез тулупы с сапогами? — спросил офицер.

— Я не знаю.

— Когда мы тебе наденем на шею веревку, узнаешь! Лучше говори правду!

— Как я могу сказать правду, когда вы мне не верите, — сказал реб Авром.

— Конечно, не верим! Бунтовщик, лежащий теперь здесь с пулей в голове, ехал по той же дороге, по которой шел ты, и ты утверждаешь, что ничего не знаешь? Скажи, если не хочешь такого же конца! — Офицер указал на убитого.

Реб Авром молчал.

— Надень на него веревку, сейчас он заговорит! — крикнул офицер.

Веревку не нашли. Казак перегнулся через убитого и принялся разматывать веревку на его потрепанном тулупе.

Реб Авром смотрел на окровавленную веревку, и его широкая душа, комом встав в горле, душила его. Лицо горело, будто эта веревка хлестала его. Он не слышал, что ему говорили, а сухие, посиневшие губы лепетали:

— Я ничего не знаю, я ничего не знаю!

— Повесьте этого жида! — крикнул офицер и приказал трогать, а телегу забрать с собой.

Реб Авром стоял над мертвым шляхтичем и смотрел, как в пятидесяти шагах от него казаки возятся под высоким деревом, готовя виселицу, и спокойствие, которое он только что утратил, вновь охватило его. Он начал исповедоваться вслух, бил себя кулаком в грудь и не мог отвести глаз от черных ворон, которые прыгали с ветки на ветку и каркали.

— Готово! — крикнул один казак.

Реб Авром выпрямился. Он шел под дождем с высоко поднятой головой, будто его вели не к виселице.

Он вынул из карманов штанов все деньги, которые у него были с собой, кинул полную горсть и, улыбаясь, смотрел, как казаки наклоняются, ползают в грязи и подбирают монеты. Потом снял с себя овчинный тулуп, шапку, расстегнул золотые часы с цепочкой, снял пиджак. Он сбрасывал с себя одну вещь за другой, словно дерево, скидывающее по осени листья. В расстегнутой рубашке он подошел к виселице.

И хотя тело реб Аврома еще не остыло, вороны уже принялись за дело. Они клевали мертвецов своими острыми клювами, перелетая, как нечисть, с карканьем от шляхтича к Аврому, от Аврома к шляхтичу. И влажный лес вздрагивал.

— Кар-кар! Кар-кар!

Это издание посвящается моим родителям

ДОЛИНЕРУ ЯКОВУ МИХЕЛЕВИЧУ и ЛЮБОВИ ЛЕЙБОВНЕ,

моему родному брату

ДОЛИНЕРУ МИХАИЛУ ЯКОВЛЕВИЧУ

Эти дорогие моему сердцу люди оставили о себе на этой земле добрую память, присущую им скромность и порядочность. Пусть душа их пребывает в Ган Эдене.

This publication is dedicated with love to the memory of my parents

YAAKOV and LYUBOV DOLINER

and to the memory of my beloved brother

MICHAEL

Modest, dignified, filled with wisdom and great love, they will forever remain close to my heart.

May their souls rest in peace in the Garden of Eden.

Dedicated by

Польский писатель и живописец (1821–1883). С 1855 г. жил в эмиграции в Париже. ( Здесь и далее примеч. переводчика. )

Согласно каббалистическим представлениям, искры Божественного присутствия рассеяны по миру. Исправление мира заключается в возвращении Божественных искр к их источнику. Важная роль в процессе исправления и спасения мира отводится человеку.

Итальянский мыслитель и каббалист эпохи Возрождения (1463–1494).

Последняя ода А. Мицкевича, написанная на латыни в честь англо-французской победы в битве за Бомарзунд и обращенная к Наполеону III.

Орехи ( идиш ).

И будет прощено всей общине (Бемидбар [Числ.], 15:26). Строка из молитвы на религиозный праздник Новолетия (Рош а-Шана) — начало года по еврейскому календарю.

Секретарь польского революционера, генерала Людвика Мерославского (1814–1878).

Икона Богоматери на городских воротах Вильнюса, одна из главных католических и православных святынь Литвы.

«Дзенник Познаньский» — польская газета, издававшаяся в Познани (1859–1939).

Поэма Норвида.