Семен Скляренко: Святослав

На палу, недалеко от очага, видна стала еще одна выложенная камнями яма – печь, в которой пекли хлеб, подле нее различная посуда – глиняные корчаги с узкими горлами и широковерхие горнцы, деревянные кадушки, корыта, миски.

Наконец пламя осветило и углы, в одном из них – за очагом – показалось глиняное возвышение, а на нем деревянные фигуры Перуна и Волоса и небольшое бронзовое, покрытое прозеленью изваяние Роженицы – голой женщины со сложенными на животе руками.

В другом углу хижины, справа от очага, на низком доща том помосте, укрывшись звериными шкурами, лежали несколько человек. Ант ходил по жилищу очень тихо, крадучись, и они, должно быть, не слышали его шагов: спали.

Ант снял со стены лук и тул, положил их около огня. Согнувшись в низких дверях, залез в клеть и долго что-то искал в темноте, а когда вернулся, в руках у него была целая охапка камыша и березовых прутьев, острые железца. Присев возле огня, он взял нож и принялся готовить стрелы: стругал прутья, на один конец каждого прутика насаживал острое желез-це с желобком, на другом делал насечку или же наставлял костяной зуб.

В это время на помосте под звериными шкурами кто-то зашевелился, и оттуда вылезли сначала сын Анта, Микула, а за ним его жена, Виста.

– Что, отче? – спросил Микула, протирая глаза. – На ловы собираешься?

– Слышал я ночью рев, – ответил Ант, – пойду поищу…

– Может, вместе пошли бы?

– Нет, Микула, – возраздл Ант, – на ловы иду один, ты и Виста ступайте лес выжигать.

– Добро, отче, – согласился Микула, – мы пойдем в лес. Виста уже зарыла в раскаленные уголья горнец с водой, набросала в него вяленой рыбы и соли, достала лепешки, поставила на камни перед очагом деревянную миску, положила ложки и метнулась к двери с деревянным ведром, чтобы принести воды. За нею вышел и Микула.

Тогда под шкурами на помосте снова что-то зашевелилось, и оттуда сначала показалась девичья головка, а потом и сама девушка – в одной сорочке, с растрепанными волосами, карими блестящими глазами. Проснулась она, как видно, еще раньше и слышала беседу старших, потому что, подойдя к Ан-ту, спросила его:

– А что это за рев, дедушка?

Ант ласково посмотрел на внучку, отложил в сторону камышину, к которой собирался прикрепить железное острие, и погладил девушку по голове.

– И ты уже встала, Малуша?

– Я давно не сплю, дедушка.

– То олени ревут. – Ант продолжал держать на голове девушки свою руку. – Вот пойду поищу, убью оленя, приволоку -будет мясо, будет и мех.

– А ты не боишься, дедушка?

– Нет, Малуша! Я подобью его этой стрелой, а когда упадет -ножом…

Девушка как завороженная смотрела карими глазами на лицо Анта – загорелое, все в глубоких морщинах, с серебристо-серой бородой, с длинными усами. На нем играл багряный отсвет очага.

Вошел Микула.

– Денница догорает, – сказал он. – Светает.

У входа послышались быстрые шаги. Виста принесла ведро воды.

– Умойся, – велела она девушке.

На углях в горнце уже кипела похлебка.

– Садитесь! – властно приказал Ант.

Все приблизились к очагу. Виста налила похлебку из горн-ца в миску, положила ложки, наломала лепешек. Но никто не ел, все молчали.

Ант отложил свои стрелы и наконечники, встал, направился к двери, распахнул ее и отступил в сторону, чтобы каждый, кто случился бы в эту минуту, мог войти и подсесть к очагу. Но во дворе, как обычно, не было никого, и, затворив дверь, Ант вернулся и сел на пол перед очагом. Рядом с ним сели Микула и Виста с дочерью.

Но и тогда никто не начал есть. Все молчали. Задумчиво смотрел на огонь Ант, туда же бросали беспокойные взгляды Микула, Виста, девушка.

Таков был давний обычай их рода. Люди, жившие в городище, в этой землянке и в других, всегда собирались на рассвете, чтобы поесть, послушать слова старейшины. Но всегда, прежде чем начать еду, старейшина преломлял хлеб, брал частицу пищи и бросал все это в огонь. Там, под очагом, согласно поверью, жили души предков, всех, что навеки ушли из своего рода. Они тоже требовали своей жертвы.

И сейчас старейшина Ант отломил и бросил в огонь кусок лепешки, зачерпнул из миски и выплеснул в огонь ложку похлебки. Все видели, как упал на угли кусок лепешки, как в том месте, где пролилась похлебка, огонь притух, а потом снова разгорелся.

Тогда Ант зачерпнул новую ложку похлебки.

– Боги приняли жертву, – сказал он. – Вкусим же и мы, и да будет всегда нам добро…

Мог ли знать старый Ант, что это его последняя жертва?