Фаддей Булгарин - Димитрий Самозванец

– А я иначе думаю об этом! – примолвил патер Савицкий.

Лжедимитрий взял книгу и, перевертывая листы, сказал:

– Отметки написаны рукою Бориса перед каждым именем. Перед одним: не давать ходу; перед другим: держать в почетной ссылке; перед третьим: погубить при случае: перед четвертым: держать в черном теле. Нет, это не львиные дела Годунова. Позволяю тебе сжечь это, Бучинский!

– Жаль! – сказал патер Савицкий.

– Список тайных верных слуг, – сказал Басманов.

– Всех этих молодцев за ворота! – примолвил царь. – Басманов, выгони их всех из Москвы. Мне не надобно слуг Годунова, и притом еще тайных.

– Все они будут так же усердно служить тебе, государь, как и Годунову! – отвечал с улыбкою Басманов. – Эти люди, как собаки в доме: кто их кормит, тому они и служат.

– А если кто даст более корму, так растерзают прежнего господина, – возразил Лжедимитрий. – Знаю я этих верных слуг! Вон их, за город!

– Дельно! – воскликнул Меховецкий.

– Напрасно! – примолвил патер Савицкий. – Их можно было бы употребить с пользою.

– Вот, государь, то орудие, которым Годунов думал утвердиться на царстве и которое погубило его, как лопнувшая пушка от слишком большого заряда. Это изветы и всякие сплетни, по которым он губил одних кознями других (111).

Лжедимитрий взял один из свитков и, бегло пересматривая листы, сказал:

– Большая часть без подписи имени. Но я узнаю некоторых. Вот милая ручка Семена Годунова! А вот и верного всем князя Василия Шуйского. Работал он много, бедняжка, да жаль, что по-пустому! Не хочу видеть этого плода взаимной злобы и зависти: в огонь!

– Прекрасно! – сказал Меховецкий. – Правду говорить должно явно, открыто и обнаруживать злые умыслы не робея. Тогда узнаем истинных врагов и друзей! Обо всем, о чем я говорю тебе тайно, государь, готов сказать на площади, если только самое дело не требует скрытности для успеха. На злых буду указывать среди двора и в народе. Так быть должно.

– Не так, не так! – воскликнул патер Савицкий. – Я должен поговорить с тобою об этом, государь, наедине.

– Знаю, что вы мне скажете! – возразил Лжедимитрий. – В делах тайных надобно верить немногим, чтоб они были тайными, а иначе охота знать много послужит злым людям орудием к погибели всякого. В огонь Борисовы сплетни!

– Да тут такая пропасть бумаг, что мы не разберем до завтра, – сказал Басманов.

– Довольно! Закрой лисью нору, мы пересмотрим это на досуге. Теперь пойдем в сокровищницу. Там веселее…

Басманов, запирая шкаф, обратил внимание царя на образ Успения Пресвятыя Богородицы в золотом окладе и сказал:

– Это труд знаменитого русского иконописца Федора Единеева, который при прадеде твоем, великом князе Иоанне, обучался у греков ремеслу и превзошел своих учителей. Даже немцы удивляются превосходным его трудам, но их немного. Время истребило образа в старом Кремлевском дворце при деде твоем Василии Иоанновиче.

– Пойдем в сокровищницу, – сказал царь. Спускаясь по лестнице в нижнее жилье, царь встретил у дверей кладовых боярина Вельского, который с поклоном поднес ему на золотом блюде ключи от сокровищницы. Вошед в первую кладовую, огромную залу со сводами, царь увидел бочки, кади и кожаные мешки, от полу до потолка уставленные особыми отделениями.

– Растолкуй мне, какие здесь деньги и откуда поступают, – сказал царь Вельскому, – по милости Бориса я чужой дома!

– Вот в этих мешках хранятся доходы от твоих царских вотчин: тридцати шести городов с селами и деревнями. Оброку доставляют они тебе, государь, до двухсот тысяч рублей серебряных, да все запасы. Кроме своего дворцового обиходу, продается ежегодно этих запасов на двести тридцать тысяч рублей. Здесь налево, в бочках, деньги с тягла и подати, всего на 400000 рублей в год. Вот в этих кадях разные городские пошлины: торговые, судные, банные, питейные, всего до 800000 рублей ежегодно. Здесь хранятся оставшиеся деньги от разных приказов; вот пошлина с иноземных товаров. Но тебе долго было бы слушать исчисление всех сборов, государь! Скажу одним словом: за исключением всех издержек на войско, двор и жалованье всем твоим слугам, в твою расходную казну поступают ежегодно не менее миллиона четырехсот тысяч рублей (112). Вот в этих кадях хранятся чужеземные деньги, которые пускают в ход, прилагая к ним клеймо государства Московского.

– Я должен учредить новый порядок в этом деле, – сказал царь. – Пора вывесть из употребления эти новгородки, чужеземные ефимки, эти безобразные рубли. Стыдно, что мы не имеем еще своей золотой монеты и покупаем иноземные деньги на вес, как товар. Наши серебряные деньги и копейки также должны иметь пристойный вид. Я уже послал в Голландию образец и ожидаю новых русских денег (113).