Олег Широкий - Полет на спине дракона

— А потом?

— Дальше Небо укажет. Нам бы только зиму продержаться, а весной, по свежей траве, ударим по кочевьям куманским с той стороны, где они беззащитны.

Когда войска дошли до прииртышских кочевий, Бату почувствовал себя легче — скоро он будет среди своих. Вдруг нахлынули воспоминания о юности, о том, как они ехали сюда с Орду из «учёной ямы». Каким самоуверенным он был тогда! Как величался перед отцом, как нравилось ему быть железным истуканом, самым умным на свете — ни слезинки, ни соринки. Вспомнился вдруг и тот сартаул, над которым издевался в Бухаре, в абрикосовом саду — его как ошпарило от унижения — эх ты, победитель. Прислонившись к стене, стеной себя мнил, а ведь ничего своего. Один страх, что в тебе увидят то, что все вокруг и так видели — мальчишку.

Тогда, покидая «учёную яму», думал Бату, что ненавидит её, а теперь вдруг понял, что носил в себе её отвратительную науку, её чёрное колдовство.

Домашние дела шли неплохо. Вздёрнутые копья иртышских кыпчаков, готовых идти с ним в поход на кыпчаков западных, были тем подарком, который приготовили ему Маркуз и Делай. Неожиданно попросился в поход и братец Орду. Роль занавески, за которой прятались истинные правители улуса, брата несколько тяготила, а мысль о походе в диковинные страны — взбодрила. Ничего не поделаешь — пришлось взять, заслужил. Смирно сидел, во всём слушался Маркуза. Да разве можно его не послушаться?

«Вооружившись» кыпчаками, Бату почувствовал себя уверенней. Теперь случись что — есть на кого опереться. Во всех распрях они поддержат его, а не Гуюка с Бури.

Отдохнув, двинулись дальше. В булгарской земле Бату стоило большего труда отговорить Субэдэя возглавить те войска, которые он отрядил на покорение Булгара — у старика с булгарами после того, единственного в его жизни разгрома были свои счёты. Разговор, который пришлось выдержать Бату, был неприятным, но Субэдэй был нужен ему здесь — вес создавать — и с этим ничего не поделаешь.

— Моим братьям нужно учиться. Пусть Шейбан опыт нагуляет. Мы все с джурдженями поднатаскались, а он ещё ни один город не брал, будто дитя. А не справится — обещаю, что пошлю тебя.

Старик фыркал, бурчал и долго дулся, но в глубине души, похоже, правоту молодого джихангира признал — молодые волчата должны учиться.

Между тем Шейбан справился великолепно. Булгарские вожди Боян и Джику посопротивлялись немного, что было даже хорошо (Шейбан получил опыт штурма), зато потом сдались.

Замаливая свои грехи перед Субэдэем, Бату разрешил этот злополучный Булгар хорошенько разграбить, а весь полон (с намёка Бату) довольный собой Шейбан подарил Субэдэю для расправы. Конечно, за вычетом той его части, которую погнали проторённой дорогой в Каракорум — Великому Хану. Это Темуджиново установление не мог преступить ни Бату, ни даже всесильный Чуцай. Это был как раз тот случай, когда мёртвый правитель был сильнее живого.

Вопреки ожиданию, Субэдэй не особо резвился и всё простонародье пощадил: «Пусть эта киданьская кобра не считает меня кровожадным». Правда, Боэмунд провёл нехитрое дознание и выставил перед стариком тех полководцев, которые тогда, более десяти трав назад, ни с того ни с сего напали на потрёпанные Субэдэевы сотни при переправе через Итиль, чуть ли не поголовно те сотни порубив.

Что и говорить, уж тут Субэдэй отвёл душу за все: собственноручно разбросал по траве их вырванные жилы. Глядя на содеянное, Бату вдруг подумал, что переусердствовал в благодарности — ведь если бы тогда булгары не напали на Субэдэя, кто знает, может, и обрушились бы его соколы на кочевья Джучи. Ведь у Субэдэя имелся приказ усмирить мятежника. Вряд ли были бы они сейчас с Субэдэем друзьями, если бы Джучи не обошёлся тогда по-человечески с разбитым одноглазым ветераном.

О превратность — царишь ты, куда ни взгляни, непостижимы пути твои!

Кто знает, может быть, те, чьи суставы разбросаны по траве, невольно спасли ему, Бату, жизнь. Джихангира охватило запоздалое раскаяние. С тех пор он с волжскими булгарами всегда обращался бережно, не обделяя их своим покровительством, а этот, разорённый и позднее восстановленный им (так что стал краше прежнего) город Булгар, Бату-хан сделал своей самой первой столицей.

После этой победы стали ручейками стекаться под туги Бату западные кыпчаки-куманы, особенно те из них, кто веровал в древних богов или был христианином мелькитского толка. Эти люди были давними недоброжелателями булгарских купцов-рабовладельцев.