Петр Краснов - Белые витязи

В сущности, Рогов был добрый малый и вовсе не фат, но такова натура человека. Забалуй его судьба, и он сам нос задерёт, а в Черкасске как-никак он был первым кавалером...

Старые полковники и есаулы, которые могли сделать ему некоторое «ассаже», были при полках, на походе и на границе. Иные уже растягивали свои полки кордоном от Суража до Доброволыцизны, самые старые не пользовались большим авторитетом в глазах Рогова, называвшего их старым хламом, а зелёная молодёжь восторгалась его манерами и спешила их перенимать и запоминать его выражения.

К величайшему несчастью молодого Каргина, так и не ушедшего по вялости характера на службу в полк, лейб-казачий штабс-ротмистр постоянно торчал в доме Силаева, и увлекающаяся Маруся Силаева не могла отвести восторженных глаз с гвардейского казака. Уже одно то, как он говорил «mademoiselle», утрояя «l», приводило её в сладостный трепет, и нежные усы и сладкие разговоры Каргина бледнели перед длинными надушенными усами Рогова и его красивой болтовнёй.

Каргин охал и вздыхал, бросал красноречивые взгляды на Марусю, но она не замечала или не хотела заметить, как бледнел и худел молодой казак.

Благодаря присутствию Рогова, в доме Силаевых было много гостей, и Николай Петрович даже объясниться не мог с жестокой Марусей.

— Ну, что атаман? — спрашивали Рогова как-то под вечер.

— Атаман?! Да, атаман... атаман ничего. Ездит во дворец. Кажется, будет назначен начальником лёгких войск. В большом фаворе у вдовствующей императрицы, побил у неё всю посуду.

— Как так?

— Саблищей своей двинул, ну и побил.

— Ах ты, Боже мой милостивый! — с ужасом всплеснула руками Марусина тётка, старуха Анна Сергеевна. — Ну и что же?

— Ничего. Как ни в чём не бывало! Сказал только: «Казак чего не возьмёт, то разобьёт» — и всё.

— Экий молодец! — воскликнула Анна Сергеевна.

— Мужик просто! — сквозь зубы процедил Рогов.

— Находчивость-то какая! Просто прелесть! — не унималась старуха, грызя тыквенные семечки и сплёвывая их в тарелку. — Ну, а что племяш мой, Петя, поделывает?

— Коньков-то?

— Ну да. Ординарец-то платовский. Молодчина казак. Поди-ка, росту-то в нём теперь — косая сажень! А глаза такие зелёные! Любло молодца — проскакать ли с джигитовкой, стрельнуть — это первое дело! И до девок неохоч, настоящий казачина!

— Неохоч? Ой ли, тётенька, восхищаетесь племянником зря... В немку, слыхать, влюбился.

— В немку... Ой, врёшь? Испытуешь? Грех тебе Петеньку моего обижать!

— Зачем мне обманывать, parole d’honneur [30] Честное слово (фр.). , влюблён в немку-балетчицу...

— Это что за слово такое? — быстро, с тревогой спросила старуха. — Не слыхала никогда.

— Как бы вам объяснить попонятней. Ну вот что на святках голые пляшут перед народом.

— Господи Боже мой! С нами крёстная сила! Да неужели же есть в Питере такие срамницы!

— Есть, тётушка. Петя-то ваш и влюбись в такую да предложение ей сделай!

— Да неужто предложение! Атаман-то, старый дурак, чего смотрел!

— Атаман сам сватом, слышно, будет.

— Сватом. Это за голую-то девку?

— Ну, тётушка, зачем так. Ведь он не век голая ходит, дома-то наряжается, как и вы!

— Кубелек [31] Кубелек — национальный головной убор. (Лет.) носит? Да?!

— Ну зачем непременно кубелек. В Санкт-Петербурге вы кубелька и за сто рублей не сыщете.

— Ну а всё-таки, как она? Не совсем путаная? А? Девичий стыд не потеряла? А? Матушку-то свою выведет со стыда? После свадьбы-то в обед, как дело будет? Вы, девушки, не слушайте — у вас ули золотом должны быть завешаны.

Как маков цвет зарделась Маруся, хотя и не много поняла из быстрых, сбивчивых расспросов Анны Сергеевны.

— Не знаю... Не думаю. Я с её двоюродным братцем знаком. Бергом прозывается, он в сенате служит, так он мне сказывал, что её и не принимают нигде. Совестно такую шельму, значит, и родственницей объявить.

— Ах, Петя, Петя! Родной мой, вот оно что значит, без отца-то да без матери быть да в Вавилон этот проклятый попасть! Слушай, Маруся, отпиши ты ему, непутёвому моему, весточку, что нет ему тётушкиного благословения на брак с этой ба... бар... бил... тьфу, чёрт её — не запомню.

— Балетчицей! — подсказал Рогов.

— Я-то неграмотна. В наше время девок так не держали, чтобы музыку, да книжки, да с казаками гулять, ну, зато и греха ни одна на себя до брака не брала! А нынче-то! Эх, правда, видно, конец века приходит!

— А дозвольте вас спросить, — вдруг раздался из угла густой бас соборного протодиакона, до сей поры мирно дремавшего в углу, — таким девицам нет отлучения от церкви? Или, может, их анафеме предают за таковое неблагоразумное поведение?