Михаил Голденков - Схватка

Кмитич хмуро осматривал в подзорную трубу позиции московитян. Хотя смотреть на них можно было и без подзорной трубы. Кмитич видел колыхающие знамена, слышал хриплые звуки рожков, собирающие ратников к атаке… Бухнули в утренней дымке, стелящейся над долиной реки, московские пушки. Словно глухие удары барабана.

— Началось, — обернулся Кмитич на ротмистра Сороку. Сорока, казалось, впервые в жизни не улыбался в свои черные кошачьи усы. Его глаза были влажными.

— Началось, пане, — сказал Сорока, словно прощаясь, до этого грустно натачивавший свою саблю, сидя на бревне, словно и не собираясь никуда.

Кмитич встретился с полными отчаянья глазами ротмистра и даже слегка оторопел. Это он, Кмитич, только что хотел увидеть в этих знакомых с восемнадцати лет темно-серых смешливых глазах пана Сороки оптимизм, уверенность… Это как раз Кмитич хотел подпитаться воодушевлением у этого более старшего по возрасту человека, уже спасшего ему однажды жизнь… Однако получалось, что и сам Сорока нуждается в воодушевление, будучи надломленым, морально истощеным. Похоже, его окончательно сломали эти долгие десять лет войны, постоянное неведение о судьбе жены и трех детей, постоянные походы, бои, наступления, отходы.

— Все будет добра! — крикнул весело Кмитич Сороке. — Это наш последний бой, пан ротмистр. Обещаю!..

К торжественному обеду по поводу приема генерал-губернатора Лифляндии Магнуса Габриэля Де ла Гарды в Кремле готовились не задолго, но загодя. И обед начали с утра.

Де ла Гарды гордо восседал за столом в своем любимом ярко-желтом камзоле, богато расшитым спереди голубым декором, с ярко-синей лентой через плечо — под цвет шведского флага, надо понимать. Его светло-рыжие волосы величаво ниспадали на белый, как сахар, воротник. При всей сфинковской непроницаемости шведа его голубые глаза с нескрываемым удивлением наблюдали, как разносчики, человек пять, уже сменившие одежду после первого выхода, на огромном подносе выносили цельную тушу зажаренного медведя. Другие несли золоченое блюдо с осетром в два метра. Завершал шествие вынос огромной сахарной получеловеческой головы в несколько пудов весом. «Это сколько же сахара понадобилось для этого! — думал прагматичный шведский граф, поглаживая задумчиво свою бородку-клинышек. — Сахар нынче дорог. Богато живет наш царь! Или же опять пыль в глаза пускает? Ох, и любят же они это в Московии! Ну, да не на простока нарвались! Я им не Бенгт Горн. Обдурить себя не дам».

Алексей Михайлович и вправду по московскому обычаю желал ошеломить шведского посла, купить его царским приемом, уговорить… В 1658 году после провала шведской кампании и гибели в общей сложности более 24 000 московитских ратников царь подписал рукой Хованского Валиесарское перемирие, признавая свое поражение и обещая уйти с захваченных земель Лифляндии и Эстляндии. Но Дерпт и Мариенбург было оговорено пока временно оставить за царем.

Кардисский мир заставлял царя уйти и оттуда. Упорная попытка заполучить Инфлянты через переговоры с комиссией Речи Посполитой также закончилась провалом. Теперь царь пригласил послов Швеции, чтобы через это скандинавское королевство получить Дерпт с Мариенбургом за большие деньги, ну, а если послы также будут упираться, то получить сии города за очень большие деньги плюс передача Швеции задвинского города Дюнабурга, что все еще удерживали московиты.

Как знатока славянских и околославянских душ, король, а точнее регенты десятилетнего короля Карла XI послали договариваться по поводу Лифляндии генерал-губернатора этой шведской страны Магнуса Де ла Гарды. Секретный циркуляр юного Карла XI состоял в том, что при выплате царем контрибуции в миллион талеров, можно будет говорить о совместном управление в Дерпте.

— Ваше величество, — пытался отговорить от этой глупости королеву-мать Ядвигу Элеонору Де ла Гарды, — это есть настолько же реально, как и усадить за один стол изведать свиной пудинг лютеранина и магометянина. Как предложить иудею и католику совместно почитать Христа. У Московии свои законы, у нас другие. У них все подчиняются только указам царя, почитая его как помазаника Бога, у нас всем управляет конституция и закон, кои не нарушает, то есть раньше не нарушал, даже король. Как все это совместить?

Малолетний король, присутствовавший при разговоре, бросив взгляд на мать, которая ему согласно кивнула, сказал с пафосом: