Андрей Косёнкин - Юрий Данилович - След

Однако, стало быть, все, чему суждено случиться, то и случается.

Сначала на возвратном пути из Сарая (так уж, видно, стало заведено - умирать на возвратном пути из Орды!) умер великий князь владимирский и тверской Ярослав Ярославич. Умер он в одна тысяча двести семьдесят втором году. А примечателен этот год тем, что именно тогда родился в Твери Михаил, сын Ярославов, которого отец так и не увидел, но с которым вскоре предстоит нам встретиться.

А ещё четыре года спустя, не добившись верха над новгородцами, ничего не приобретя к своей вотчине и особо ничем не прославившись, тихо скончал свои дни последний из Ярославичей - Василий Костромской. Скончался бездетным.

Таким образом, согласно старинному русскому уставу и согласно самой русской правде о преемственности власти великий стол владимирский естественным образом перешёл к старшему сыну Невского Дмитрию Александровичу Переяславскому.

Чего бы, кажется, ещё и желать?

Однако именно отсюда и начинается несчастнейшее и подлейшее правление «к стыду века и крови Героя Невского…» [8] Н.М. Карамзин. Т. 4, гл. 5. М., 1988-1989 гг. . Ох, Господи, да кабы только одного века-то…

Как раз ко времени означенных событий вполне определилась волчья суть третьего Александрова сына - князя Андрея Городецкого.

Возрос Андрей Александрович. Да ведь не все он охотами, пирами, юными забавами с подгородецкими девками да издёвками над Данилой пробавлялся. Тоже, чать, сын великого отца, тоже, чать, думал, как утвердиться на этой земле и попрочнее, поглубже след свой на ней оставить.

Вот ведь, затвердили мы слова про то, что человеку, мол, на земле надобно след свой оставить. А к чему такие слова? Только гордыню задорят. Живи тихо, не наследи за собой, авось вокруг чище будет.

А то талдычат, точно пономари: каков твой след на земле? Да коли никакого - и то хорошо!

А ведь всяк норовит наследить, тем паче из тех, кто повыше забрался. Всю землю, ироды, исследили - вспухшими, гноящимися рубцами, незаживающими кровавыми ранами по сю пору горят те следы на земле…

Пока Дмитрий делами своими и личной доблестью завоевал право на доброе, достойное отца имя, Андрей из своего Городца смотрел на старшего брата по неразумности лет вполне снисходительно: мол, давай, давай - поди, обломаешься на немецком копье, больно прыток, а там глядишь, как раз мой черёд подойдёт. Но когда во всей своей славе утвердился Дмитрий и на великом столе, и на Великом Новгороде, вот тогда и открылась Андрею бездна собственного ничтожества.

Ведь вышло-то, что на года, на долгие томительные года взошёл брат на русский престол, и что же теперь получается: ему, Андрею, что уж тешил в мечтах своих великую будущность собственной непомерной власти, оказывается, ничего другого в жизни брат не оставил, как лис гонять по полям, медведей травить, баб давить да бороды шутам на потеху вязать - у кого крепче, тот и в чести? Чай, скука возьмёт…

Да разве он не такой же сын великого батюшки? Мало дело, на пять годков младше! Да разве мене в нём удали и ума? Да чем же, в самом деле, лучше, выше его этот выскочка Дмитрий, вечный отцов любимец? Ужели только тем достойней и лучше, что ранее его из материнской утробы опростался? Выскочка, он и есть выскочка!..

И зависть, которую Андрей всегда испытывал к старшему брату, в полную меру схватила его за сердце, так схватила, что хоть локти кусай! Ан, как ни тянись - не укусишь! Но и злобствовать бесполезно, на опостылевшем Городце ему стало невмоготу.

А тут по смерти Василия Костромского подтянулись на Городец, под Андрея, бывшие Васильевы бояре, издавна Обиженные и недовольные новым великим князем. Среди них особой дальновидностью каверзного ума и речевитостью отличался воевода Семён Тонилиевич - вполовину татарин. Он-то и стал главным наставником и советником при Андрее, который, впрочем, и без боярской подсказки внутренне уже созрел к борьбе со старшим братом. Не знал лишь, с чего начать.

А для начала Семён Тонилиевич насоветовал Андрею заручиться поддержкой у татар да заодно поучиться у них воевать. Дмитрий-то, мол, у себя на севере все больше литвинов да корелов давил, а это разве батыры? Литвины-то, мол, только семеро одного не боятся.

- А немцы? А Раковор? - осторожно возражал Андрей, заранее ожидая благоприятного для себя ответа.

- И-и, князь, видал я и немцев - все та же суть, токмо железа поболе, - узил глаза Семён Тонилиевич и качал головой: - Татары, вот это да!