Геннадий Ананьев - Андрей Старицкий. Поздний бунт

Осенило наконец воеводу Хабара-Симского: «Подошвенные и средние стрельницы пусть продолжают разить нападающих, а со стены надо бить по темникам!»

Хабар-Симский даже не послал младших воевод и стремянных по стене, чтобы они передали его решение стрельцам-литовцам, а сам поспешил от стрелка к стрелку и лично приказывал:

- Выцеливайте вон тех, кто гонит своих нойонов. Не спеша. Чтобы попусту не пугать. Лучше бейте без промаха.

Все стрелки молча кивали, и только Лукас восхищенно воскликнул, подняв большой палец вверх:

- Мудро!

Лукас пригляделся к тем, кто командовал нападающими, выбрал себе самую подходящую, как он рассудил, цель, сказал о своем выборе Хабару-Симскому:

- Вон того, в кольчуге с золотым зерцалом [52] [52] Зерцало - защитные доспехи, состоявшие из четырех крупных металлических пластин. .

- Не пробьет пуля. Далековато ей одолеть зерцала и кольчугу.

- Лицо у него не защищено.

Вероятность попасть с такого расстояния в голову была очень мала, и воевода остался поглядеть, будет ли выстрел удачным. А литовец, не обращая внимания на воеводу, уже бубнил сердито:

- Да не вертись ты, остепенись. Вот так. Молодчина.

Выстрел. И - о чудо! - ткнулся головой в гриву коня золотогрудый военачальник, и сразу вокруг него поднялась суматоха.

- Крупную птицу подстрелил! Нет у меня слов для похвалы. Одно скажу: великий ты, Лукас, ратник!

А внизу тем временем все сразу поменялось. Ногайцы - а их первыми пустил на крепость Мухаммед-Амин - поначалу остановились в нерешительности, когда услышали: «Царевич убит!», затем попятились от стен. Сперва неуверенно, но затем, видимо, осмелев, засеменили вслед за уносимым с поля боя царевичем. Пушки, рушницы и самострелы продолжали косить отступающих, а навстречу струсившим скакал тумен казанских татар, чтобы силой подвигнуть их на продолжение боя. Однако ногайцы уперлись. В некоторых местах схлестнулись даже в рукопашке.

- В самый бы раз устроить вылазку! - вдохновенно предложил глава городовой рати. - Дозволь, воевода!

- Полуторами тысяч да на шестьдесят тысяч?! Эко, как сверхразумно! - воскликнул воевода, но, смягчив сердитость, добавил: - Поглядим, чем распря у них закончится? Глядишь, полегчает нам?

Мухаммед-Амин самолично прискакал утихомиривать противостоящих друг другу казанцев и ногайцев. О чем он говорил, конечно, слышно не было, но обороняющиеся увидели, что сразу же сабли у тех и других оказались в ножнах, а кроме того все вместе они отступили от города на добрых полверсты [53] [53] Верста - равна 500 саженям (1,0668 км), до XVIII в. существовала межевая верста, равная 2,1336 км. и встали там. Татары и ногайцы, простояв там длительное время, вдруг, явно поспешая, тронулись по дороге на Чебоксары.

- Что?! Уходят?!

Верно. Мухаммед-Амин повернул тумены восвояси, даже не озаботившись о раненых и о похоронах убитых. Предлог: измена ногайцев. Истинная причина отступления была известна только ему, его первому советнику и самым доверенным военачальникам. Лазутчик, полумертвый от усталости, принес пугающую весть о приближении стотысячной русской рати еще до начала боя. Если бы город был взят, можно было уверенно встретить русские полки, а раз скорый удар не удался, стоит ли тогда рисковать - награблено уже вполне достаточно, велик и полон - со всем этим добром быстро не пойдешь. По сообщению лазутчика, передовые отряды подступили только к Мурому. Поэтому и принял решение Мухаммед-Амин уходить, имея в запасе полных три дня. Мятеж ногайских нукеров оказался как нельзя стати, он позволял отступить, не теряя лица, не дав лословам обвинять хана в трусости.

Хабар-Симский, понявший, что вражеские тумены повернули морды коней в сторону дома, тут же послал гонца к воеводам русской рати с вестью об отступлении казанского хана и с советом идти вдогон, дабы отбить хотя б обоз и полон, а если удастся, то и наказать хана за вероломное вторжение. Однако весть из Нижнего Новгорода не вдохновила воевод стотысячной рати на то, чтобы использовать благоприятный момент и намять бока изменнику. Первые воеводы всех полков единодушно решили возвращаться в Москву, оправдывали они свой поступок тем, что великий князь не приказывал идти походом на Казань, а послал их только в помощь Нижнему Новгороду, он велел заступить дорогу туменам, если они захотят отправиться вверх по Волге и Оке. Но казанцы отступили от Нижнего, стало быть, ему помощь не нужна, сам он выдюжил, некому и заступать пути глубь России. Чего ради мельтешить? Возьмет еще и взгреет Василий Иванович за самовольство.