Галина Романова - Иван Берладник. Изгой

Наконец вывалился из душных сеней, где вперемешку с боярами пировала дружина. Зимняя ночь вызвездила небо, подморозило. Где-то далеко постукивала колотушка сторожа. Забрехала собака за забором. Ощупью, хватаясь за резные балясины, Иван побрёл вдоль гульбища, толкнул маленькую дверцу, шагнул, как провалился, во тьму подклети.

Вот знакомая клетушка. На нетерпеливый стук послышался испуганный полусонный шёпот:

- Кого ещё нечистый несёт?

- Я это, Милена.

- Ой, лишенько!

Ключница распахнула дверь, и Иван чуть не упал на подставленные руки. Женщина втащила его к себе, торопливо затеплила в светце лучину. Иван сидел на её постели, откинувшись, и жадно дышал. Запалив огонь, ключница встала над ним - простоволосая, в длинной белой сорочке, под которой просматривались налитые груди и широкие бедра.

- Почто сейчас-то? - молвила она, когда Иван, часто задышав, сгрёб её в охапку, прижимаясь лицом к её животу. - Ночь-полночь… - а сама уже запустила пальцы в тёмно-русые волосы князя.

- Уезжаю я, Милена, - поднял голову Иван. - В Галич, княжить.

- Согласился? - ахнула ключница.

- А чего нет? Судьба это моя. Весь век не просидишь на одном-то месте.

- Сокол… Улетишь - не воротишься, - Милена взяла лицо Ивана в ладони, наклонилась, и он жадно поцеловал её. Потом рванул на себя, усаживая на колени, полез, не прерывая поцелуя, ей за пазуху, нащупывая тёплую мягкую грудь. Милена вдруг застонала, чуть отстранившись.

- Ты чего?

Но ключница лишь блеснула в темноте слезинками на ресницах:

- Соколик мой… на кого ж ты меня бросишь-то?

- Ничо, - с напускной суровостью ответил Иван. - Бог даст, ещё будем вместе-то…

- Не будем, - всхлипнула Милена и обняла князя за плечи, привлекая к себе на ложе. - Ты - князь, а я раба твоей матушки.

- Ну, будя, будя! Я к ней с радостью, а она - слёзы лить…

- Да я радуюсь, радуюсь, - торопливо соглашалась Милена, а Иван уже тянул подол её сорочки, открывая белое женское тело. - Только забудешь ты меня в чужой-то стороне!

А сама послушно разводила ноги, подставляла его поцелуям губы, шею и плечи и старалась не думать о том, что ей-то уже никогда не забыть своего князя. И что никогда она уже не скажет ему о той радости, которую пока знала только она одна…

И стояла потом, прячась за высоким крыльцом, утирая слёзы концом платка, и любовалась напоследок на своего любимого, как гарцевал он на прощанье по двору, как склонил голову под руку благословившей его матери и как ускакал в распахнутые ворота. И всё загадывала - коли обернётся, увидимся мы с ним.

Но Иван Ростиславич не обернулся. Перед ним лежала широкая дорога, ждали его стольный Галич, честь и слава. И когда несколько дней спустя стоял на вечевой ступени, слушал крики толпы, перезвон колоколов на Успенском Соборе и целовал крест Галичу, скрепляя роту клятвой, пело и ликовало всё в его душе. И на глаза наворачивались непривычные слёзы радости.

Знатной охотой потешил Витан Судилич князя Владимирку. Загнали в роще над рекой Туров - добыли двух коров и быка. Княжич Ярослав меткой стрелой подбил молодого оленя, нежданно-негаданно выскочившего на загонщиков. Тот вовремя заметил меж деревьев всадников, сдержал бег, поворачивая вспять, но Ярослав был проворнее - калёная стрела вошла оленю в бок, а потом добить раненого зверя ничего не стоило.

Сейчас душистая оленина, с пряностями и дымком, стояла на столе, исходя соком. Рекою лились меды, мокрые от пота чашники метались, угощая князя и его приближенных. Бояре ели и пили в три горла - чай, чужое, не своё. Многие привыкли за счёт князя пировать - иной нарочно дома не велит от скупости печь топить и тесто творить - знает, что вечером у князя пир. И морит себя голодом с раннего утра, перебиваясь с хлеба на квас, зато на переднем месте за праздничным столом чуть в рукава долгой шубы не накладывает пироги да куски жареного мяса.

Владимирко Володаревич сидел во главе стола, сын Ярослав с молочным братом Владиславом - по правую руку, боярин Витан Судилич - по левую. Рядом с боярином его собственный сын, тоже Владислав, но этот ещё молод, усы только-только пробиваются, а глаз уже остёр. Нацелился на княжича, подмигивает через стол - мол, не робей, я тебе помогу.

Сыновнюю переглядку давно заметил боярин Витан - он-то и велел бояричу показывать себя. И, улучив миг, наклонился к князю:

- Дивлюсь я на сына твово, княже! Уж до чего ладен, до чего леи! Орёл! Знатный помощник и наследник делам твоим!

- Да уж, - подобрев от выпитого и забыв всегдашнюю мнительность, покивал князь. - Ярослав мой - не иным чета. И начитан зело, и силён…